— Так и нам надоело, вот потому мы тебя и просим честью: перестань есть. Если ты научишься сдерживаться, может быть, действие биостимулятора пройдет и ты перестанешь расти.
— А если не пройдет?
— Что ты заладил: «Если, если»! — разозлился Юрий. — Раз сказано, что нужно потерпеть — значит, нужно терпеть.
— А если не могу…
— Ну вот что… Здесь тебе не наша… Голубая земля. Здесь космос. И здесь нужна дисциплина.
— Дисциплиной сыт не будешь, — философски ответил Шарик и облизнулся.
Вот тут стало страшно: Шарик, оказывается, может быть опасным зверем.
В рассеянном свете коридора влажно блеснули его огромные молочно-белые клыки. Они были почти как бивни. Такие грозные и могучие.
Но Юрий не испугался этих клыков. Он резко… нет, не то что крикнул — думая, кричать нельзя, — скорее, он резко подумал, этак стремительно и отрывисто.
— Прекрати болтать! — И хотя Шарик тоже не болтал, а только думал, это не смутило Юрия. — Думать как следует нужно. Голова вон какая огромная выросла, как у слона. Или даже как у мамонта, а думать не научился. Что у тебя, мозгов нет, что ли?…
И как это ни странно, но огромный Шарик испугался совсем так, как пугался на далекой теперь Голубой земле, когда рассерженный Юрий покрикивал на него. От страха он даже начинал колотить хвостом по стенам кухни, и Юрий вынужден был опять мысленно закричать на него:
— Не болтай хвостом! Ты же там все расколотишь! Тебе сказано — не ешь, значит, не ешь.
— Ах люди, люди!… — опять заныл Шарик. — Чего вы от меня хотите? Зачем вы меня мучаете? Разве я просился в космос? Привезли меня в космос и мучают. Я домой хочу. Я косточек хочу… Са-ахарных…
На его огромные, как хорошие тарелки, глаза навернулись слезы, и Зет не мог не пожалеть собаку:
— Ну ладно, ладно, собачка. Успокойся. Ешь, только немного. А то ведь тебе хуже будет.
Шарик еще скулил и плакал килограммовыми слезами, и ни Юрий, ни Зет не знали, что им делать. Шарик просился домой, чтобы погрызть сахарных косточек из борща.
И как раз в эти критические моменты внутренняя связь донесла голос роботов — противно-металлический, ровный и потому показавшийся особенно властным.
— Получена телеграмма Центрального Совета Космических Исследований. Слушайте текст. Слушайте текст. Центральный Совет Космических Исследований крайне недоволен самовольством экипажа корабля. Его посадка на планету с неуточненной цивилизацией не вызывалась необходимостью. Единственное оправдание космонавтов — их возраст, но…
Тут у роботов-доносчиков что-то не сработало: внутренняя связь зашипела и передача прервалась.
Юрий взглянул на Зета и стал бледнеть: таким серым стал Зет. Он чуть приоткрыл рот и неотрывно смотрел в угол, откуда, кажется, и доносился металлический голос роботов. Даже Шарик перестал визжать и скулить и со страхом посмотрел на Зета.
Зет молчал, но ведь он думал. А раз думал, то все слышали его мысли. И мысли эти были не то что невеселые, а прямо-таки панические.
— Вернут, обязательно вернут!… А за что? Что мы такого сделали? Запустили нас в космос, и получается, что мы не имеем права действовать как хотим. Как подопытные животные какие-то… Ничего не имеем права!
Так можно было выразить одну часть панических, скачущих мыслей Зета. А вперемежку с ними шла еще и вторая половина. Она звучала примерно так:
— Ну и правильно, что нам нет оправдания. Великая цель требует великой дисциплины. Мало ли кто что хочет, а если он решил подчиняться, он обязан это сделать. Иначе он не человек. Только человек и умеет сам подчиняться. По своей воле. По своему разумению. А если он сам себе не может подчиниться — значит, он не человек, а тряпка. У него нет воли.
Потом в дело вступала первая половина, и Зет начинал скулить, как скулил только что Шарик. А потом эти мелкие прыгающие мыслишки сменялись суровыми и честными словами осуждения… Одним словом, самокритикой.
Но как ни странно, ни первая половина мыслей Зета, ни вторая не приносили облегчения ни ему, ни другим. Все равно было ужасно неприятно, даже противно. Потому что, как ни оправдывайся и ни набивайся на чужую жалость, как ни критикуй самого себя, все равно признавать себя виноватым очень и очень неприятно. Хоть на любой планете, хоть в космосе. Хоть в низшей, хоть в высшей цивилизации. И Юрий великодушно сказал:
— Брось, Зет. Не переживай так сильно… Ведь…
Но не успел он договорить, потому что роботы исправили поломку и заговорили вновь:
— Ввиду провала в космической связи повторяем последние слова. Единственным оправданием космонавтов является их возраст, но Центральный Совет считает, что высокая сознательность и дисциплина должны присутствовать в каждом космонавте, независимо от его возраста. Иначе он не сможет быть космонавтом и принимать решения, необходимые для выполнения поставленной цели.