Правда, в какую-то секунду, а может, мгновение корабль потряс толчок, космонавты быстро переглянулись и все, как по команде, стали смотреть на экран внешнего обзора.
Но на экране по-прежнему плыла только чернота. Не было даже отблесков необыкновенных красных зорь, даже заплутавшихся звездочек. Не было ничего. Только чернота. Но теперь Юра отчетливо понимал, что это не та странная, бездонная и бескрайняя, пронизанная рассеянным светом космическая чернота, к которой он привык за время путешествия.
Нет, теперь это была совсем другая, очень мягкая, густая и какая-то добрая чернота. Она ласково и настойчиво обволакивала корабль, и вырваться из нее казалось уже невозможным. От этого стало очень страшно, но Юра сдержался и, быстро оглянувшись, чтобы найти поддержку во взгляде товарищей, встретился взглядом с озабоченным Зетом.
Зет улыбнулся.
– Кажется, все. Порядок.
– А как могло быть иначе? – спросил Миро и потянулся, как после трудной работы.
– Что – все? – пролепетал Юра.
– Сели, – очень просто объяснил Зет.
– Куда… сели? – широко открыв глаза, а потом и рот, опять спросил Юра.
– А мы куда летели? – почему-то рассерженно буркнул Квач.
– Н-ну… на планету… Красных зорь.
– Вот именно на эту планету и сели. Зет, не пора ли включать нейтринный режим?
– Он включен, – коротко ответил Зет.
И Юрка вдруг почувствовал, что своими дурацкими – теперь он прекрасно понимал это – вопросами он словно отодвинулся от товарищей.
Они действовали сами по себе, что-то включали, проверяли какие-то приборы, разговаривали – и все так, словно Юрия не существовало. Они даже обходили его, не прося посторониться.
Вначале это обидело, потом разозлило. Но тут Юрий вспомнил, что он все-таки настоящий мужчина и при всех случаях жизни, даже попав впросак, должен бороться за самое главное – узнавать все то новое, что он может узнать. Ведь чем больше он будет знать, тем, в конечном счете, когда он вернется на свою Голубую землю, будет больше пользы всем. Всему человечеству. Сейчас на этой все еще неведомой планете Красных зорь он полноправный представитель своей Земли, своего человечества. Забывать этого нельзя ни в коем случае. А самое главное – чего ж обижаться, если в эту историческую минуту приземления на неизвестной планете он вел себя… ну, не то чтобы трусливо – до откровенной трусости дело не дошло, – но все-таки не как настоящий мужчина.
И дело вовсе не в том, что он ощущал тревогу, – в таком положении кто хочешь будет чувствовать себя не в своей тарелке, – а в том, что он не сумел ее подавить. А потом, еще эти дурацкие вопросы. Как маленький, честное слово!..
Да, при ближайшем рассмотрении голубые люди в общем-то были правы, когда обращались с Юрием не очень любезно. Сами-то они действовали решительно, спокойно и слаженно, как будто так и нужно. А вот почему они так действовали, Юрий догадался не сразу. Но когда догадался, то совсем перестал сердиться и на них, и на себя.
Все дело в том, что голубые люди делали дело. Они были заняты. А он оказался в печальной роли постороннего наблюдателя. Им некогда было тревожиться по пустякам. Вон Миро – не дежурный, а все-таки потянулся, как после тяжелой и опасной работы. Значит, и у него была тревога, но ему некогда было ее показывать. У него была совсем другая, умная, так сказать, тревога. Умная потому, что он понимал, что к чему, и тревожился не по мелочам. Выходило, что даже, кажется, бездействовавший. Миро был более мужчиной, чем Юрий.
Словом, ошибки были налицо, и признавать их приходилось. Прежде всего перед самим собой. И главная ошибка опять была одна: Юрий мало знал.
Поскольку известно, что не так страшна сама ошибка, сколько неумение или нежелание ее исправить, то выходило, что исправлять собственные ошибки Юрию требовалось лишь одним путем – побольше знать. А как же можно знать, если космонавты обходили его стороной.
– Знаете что, ребята, – сказал Юрий и покраснел. – Вы можете смеяться, я и в самом деле вел себя глупо, но обижаться на меня нечего. Я же просто не знал.
– Чего ты не знал? – небрежно спросил Квач.
– Многого не знал. Например, почему нам нужно было садиться ночью, если можно садиться и днем.
– Неужели ты даже такого простого дела не понимаешь? – в сердцах бросил Квач, но Миро его перебил:
– Перестань. Тебе сейчас очень удобно рассуждать. А ведь прежде чем в кодексе космонавта появилась запись об обязательности ночных посадок, сколько людей погибло на дальних планетах! Вот то-то! За всем тем, что нам кажется очень простым и само собой разумеющимся, стоит опыт тысяч людей. Иногда их жизни. Так что Юрка прав, когда он упрекает нас.
– Я не упрекаю…
– Ну и прекрасно! В этом случае ты можешь упрекать. Задаваться оттого, что мы благополучно припланетились на весьма благополучной планете, не дело. Хотя… хотя можно и позадаваться… Ведь что ни говорите, а это всего лишь второе наше припланечивание. И оба раза очень благополучные.
– Ну, об этом говорить еще рано, – вставил Тэн.
– Возможно. Посидим – увидим.