Вообще-то поэтом мне быть, а не дипломатом.
И уж во всяком случае не генералом.
Знаешь, Влад, вот уже прошел месяц, как мы расстались, а я живу какой-то двойной жизнью. Одна здесь — стрельбы, походы, учения, приказы, это вне меня; другая — внутри меня — ты, наши столичные будни…
Сейчас это кажется сном.
Я немного уже привык к здешней жизни. И все-таки она постоянно преподносит сюрпризы. Суди сам. Сижу я, читаю Джека Лондона по-английски — у нас много в библиотеке книг на иностранных языках — тоже, кстати, сюрприз. Подходит наш командир роты Копылов. Я, как положено, встаю.
«Ну что, Ручьев, — спрашивает, — Джека Лондона читаешь?»
«Так точно, товарищ, гвардии старший лейтенант!» (Представляешь, старик, как мы тут к начальству обращаемся? Раньше я б язык сломал.)
«А что именно?»
«Когда боги смеются», — отвечаю и повторяю название рассказа по-английски.
«Нравится?»
«Очень, — говорю. — Я вообще Джека Лондона люблю. Особенно северные рассказы — „Белое безмолвие“, „Мудрость снежной тропы“, „Тысяча дюжин“… — шпарю, заметь, по-английски, — „Вкус мяса“…
И вдруг (нет, ты только представь, старик!), вдруг гвардии старший лейтенант товарищ Копылов, который, как я считал, кроме уставов, ничего, разумеется, не читал, эдак невозмутименько, спокойненько, на отличном инглиш поправляет высокоинтеллектуального, суперэрудированного филолога и полиглота Ручьева.
„Вкус мяса“ — это из другой оперы, Ручьев. Из рассказов о Смоке Белью. Или ошибаюсь? Честно говоря, Джек Лондон мой любимый писатель. Ты читал его „Что значит для меня жизнь“? Интереснейшая статья. Прочти. Капиталистов под орех разделывает. Здорово».
(Я, кстати, об этой статье и слыхом не слыхал.)
И все по-английски! Представляешь? Я как рот открыл, так и закрыть забыл.
А потом говорит:
«Ты, Ручьев, в английском преуспел. Тут ребята сами учат, помоги в случае чего».
«Есть помочь», — только и нашелся сказать.
Вот такой сюрпризик, старик, а вечером еще один, поменьше. Заявляется некий Щукарь — такой огрызок черненький, быстренький, как жучок. Я тут его однажды обидел. Он хотел со мной в самбо померяться, у него второй разряд. Ну, ты меня знаешь — раз-два — и он у наших ног. Так представь, не обиделся, пришел, просит помочь в английском. Он, видишь ли, курсы не закончил, а прослышав, что я знаток в английском, помощи ждет, хочет за срок службы заочно курсы свои кончить. Ну ты видел?
Нет, старик, тут есть чудны́е ребята. Я тебе еще напишу о них. Вхожу в контакт.
Словом, пиши, что да как.
И я подумал — как интересно. Какие разные бывают на свете люди! Мысль, конечно, не оригинальная. Далеко. Но я-то впервые сталкиваюсь с этим по-настоящему. Дружки мои московские — как-то все на одно лицо. И я заодно. Словно нас к одинаковые формочки заливали.
А вот вырвали нас всех из разных компаний, из разных мирков и всех разных собрали вместе — в армии. И тут уж, прошу прощения, можно сравнивать. Кто получше, кто похуже, кто какую жизнь здесь представляет.
Да еще каждую минуту проверочка — кто как себя покажет, что умеет, на что способен.
Нет, армия — это тебе почище любых экзаменов, тут не спишешь. Тут будь здоров надо пыхтеть, чтоб пятерку получить. И по таким предметам, каких ни в одной программе не значится.
Интересно все же, как я — какую сумму наберу.
Глава VII
Дивизия готовилась к прыжкам.
Собственно, готовилась не вся дивизия, готовились новобранцы. Обычно два начальных обязательных прыжка с «Ан-2» проводились еще во время пребывания новичков в карантине. Но сильные ветры и частые дожди испортили первые летние месяцы. Прыжки без конца откладывались.
Мощные тупорылые «ГАЗ-66» пылили по проселкам к бесконечному зеленому полю. По краям поля, на опушках редколесья, вырастали палаточные городки, белели два-три дня и исчезали.
Офицеры воздушнодесантной службы озабоченно суетились на поле возле полосатых надувных «колбас», цокали языком, колдовали над ветромерами и, огорченно разводя руками, шли звонить начальству. Ветер шесть метров в секунду, прыгать нельзя. Ладейников долго ругался в трубку, словно офицеры ВДС были виноваты в капризах погоды, — «а если война, тоже подушки будем подкладывать?» — но отдавал приказание, машины уводили солдат обратно.
Проходила неделя, и автопаломничество к обетованной зеленой земле начиналось снова.
Наконец погода установилась. Источая запах бензина и пыли, жаркие грузовики прочно встали на прикол под сенью кленов и берез, палаточные городки обросли умывальниками, стендами для боевых листков, грибками для дневальных. Задымились летние кухни, далеко окрест разнося дразнящий аромат борщей и каш.