Ушел Копылов, пришел Грачев. Ну уж этот… Нет, тоже ничего. О чем-то поговорили — уж и не помню о чем. Только уходя, он бросил:
— А насчет прыжка — не беспокойся, мы с тобой еще займемся этим делом, и прыгнешь. Один раз не получится, другой получится. Дело-то простое — так что, считай, случайность.
Какие они все деликатные: «не повезло», «случайность», «бывает». Ни один ведь не сказал: «Трус ты. Ручьев, последний трусишка!» А так оно и есть.
Пришел Якубовский. Так даже и не заговорил о моем «деле»; начали обсуждать листок. О чем писать. И вдруг я ему говорю — как и сам не пойму:
— Товарищ гвардии старший лейтенант, давайте я напишу, почему я прыгнуть испугался.
Он посмотрел на меня, потом говорит:
— А сможешь объяснить? Правду написать сможешь? Если сможешь — валяй.
— А не будут смеяться? — спрашиваю.
— Уважать будут, — отвечает.
Беру карандаш, бумагу, сажусь писать. Ребята пошли значки получать. Я не могу выдержать — выхожу из палатки, незаметно пристраиваюсь за деревьями, смотрю. Выстроились буквой «П», посредине стол, все начальство. Вызывают одного за другим. Подходят к столу, получают значок, руки им жмут, в строй возвращаются, улыбаются во весь рот.
Вернулся в палатку. Обидно…
Сижу пишу. Ребята врываются. Увидели меня и замолчали. Кто-то подошел, обнял за плечи.
А Хворост, подлец, как загогочет:
— Ребята! Гвардии будущий генерал Ручьев пишет мемуары на тему «Как я не прыгнул с парашютом!».
Ведь в самую точку попал! Я хотел сам… а он заранее оплевал… Ну что ж, вот и началось.
Скомкал я лист, выбежал из палатки — и в лес.
Бродил, ходил, в другие расположения зашел, там же меня не знают в лицо.
Думал, все поймут. Ошибался.
Оказывается, генералы, офицеры понимают, а свои ребята — нет. Анна Павловна правильно говорила: «Зла жди от тех, кто ближе».
В роту вернулся перед вечерней поверкой.
Прошел мимо боевого листка, незаметно покосил глазом; про меня ничего.
Вошел в палатку. Так решил: если кто слово скажет, морду набью изо всех сил. А там пусть хоть в трибунал…
Но тут вечерняя поверка, отбой.
Только лег, смотрю, кто-то в сумраке подползает, шепчет:
— Слушай, Толь, ты не лезь в бутылку. А? Извини. Это я так, дурака свалял. Я ничего плохого-то не думал…
Хворост.
— Ладно, — говорю.
А он не уходит.
— Нет, ты извини меня. Да ты не думай, я сам, не из-за ребят… Знаешь…
— Извиняю, извиняю, — ворчу, — иди спать, а то старшина услышит — будет дело.
— Ну смотри, Толь. Я ведь понимаю. С любым может быть. Я сам знаешь как боялся — небось от страха и прыгнул. Ну сегодня не вышло — в следующий раз…
Как я услышал это «в следующий раз», чуть не убил его, честное слово. Отвернулся, накрылся одеялом. Молчу.
Он чего-то еще побормотал, уполз к себе.
Молодцы все-таки ребята, небось поддали ему жару за меня.
Интересно, как бы отнеслись ко всему Влад, например, или Гера. Уж те б небось год зубы скалили. Друзья…
Все здесь как-то не так. Здесь вроде бы все за одного и один за всех. А там, я подумал, ну что у меня с Геркой общего? Что машины есть, что одной компанией в «Метрополь» ходим и по телефону по два часа треплемся? Плевать я на него хотел, случись с ним что, я звонить бы не стал, и он тоже. Это, в общем-то, конечно, не дружба. Так, собутыльники мы или, как мать выражается, «люди одного круга». Но, честно говоря, я б к противнику в тыл с ним не стал прыгать. Конечно, и Сосновского тоже в нашу компанию московскую не повел, он там белой вороной оказался бы. Только вот что важней?
Ведь стоило одному Хворосту хмыкнуть в мою сторону, сразу все ребята ему хвост прищемили. Здорово!
Я в ту ночь долго не мог уснуть. Интересная мне мысль пришла в голову. Подумал, а все-таки жалко будет с ребятами расставаться, когда мать добьется перевода. Вообще, как-то я в стороне стою. Особняком. Вроде они отдельно, и я отдельно.
А когда у меня такое случилось — сразу все ко мне повернулись. Все же зря я так…
Наверное, мало веселого, когда вот так жизнь стукает тебя по лбу. Но ведь бывает же. С кем хочешь бывает. А вот потереть лоб и забыть — это удел дураков. Умный, наверное, должен сделать кое-какие выводы. Ну, хотя бы не думать, что ты всегда лучше всех. В чем-то так, а в чем-то — нет. Раньше я считал, что то, в чем я не первый, ерунда, пустяки. Оказывается, не ерунда. Неужели Дойников смелее меня? Не могу поверить. А между тем он-то прыгнул… Почему? Интересно, к концу службы неужели не выбьюсь в люди, в том смысле, как это здесь понимают, а не в том, как понимает моя мама? В какой-то момент мне даже хочется остаться — проверить себя. А то действительно устроят в Москве в какую-нибудь инвалидную команду. Меня, гвардейца, десантника!