— Уж там-то он должен человеком стать. Как вы считаете, Толя, вы с ним служите, сделают его там человеком?
— Сделают, — говорю, — ручаюсь вам. Там из любого человека сделают. Вот из меня, например, сделали…
— Ну, вы, — смеется, — вы другое дело.
— Думаете? — спрашиваю. — Почему?
— У вас жизнь до армии совсем другая была. Я же вижу. И сравнивать нечего!
Я, понятно, возражать не стал, а еще раз заверил:
— За Ивана не беспокойтесь. Настоящим человеком станет. И матери так скажите.
Мать действительно очень уж радовалась, на меня глядя, — точно Иван рассчитал — все кругом ходила:
— И Ванечка мой такой? У него тоже знаки такие? А берет…
Теперь Ванечка у нее будет в мыслях красавцем, лихим десантником, а не шалопаем, каким, наверное, был. И то хорошо.
Велели квартиру новую описать, извиниться, что послать нечего: сейчас обставляться надо, трудновато…
Объяснил им, что ничего их Ванечке не надо. Кроме хорошей трепки, но это я про себя подумал.
Сестра у него мировая, какая-то собранная, видно, знает, чего хочет, и своего добьется. А хочет жить по-настоящему. И мать чтоб отдохнула от прошлых лет. Хорошая девушка. И красивая.
Последнее свидание, предстоявшее в тот день, не радовало. Договорились встретиться с Эл. В кафе-мороженом «Космос». Сначала удивилась — почему не в «Метрополе»? Сослался на коменданта: нельзя, мол, солдатам в рестораны. Как ей втолковать, что не хочу туда, не буду я там в своей тарелке.
Пришли в «Космос». Она опять в брючном: костюме, но ярко-красном. Все на нее оглядываются. Странно как-то себя чувствую. Было время, в ресторан входил, как домой, а теперь словно робею. Навык пропал.
Сели в уголке. Заказали какие-то сложные сооружения из шоколада, мороженого, орехов, еще чего-то.
Она объяснила подробно, как мне крупно повезло: у меня есть она. Многие бы хотели быть на моем месте. Они все о ней мечтают, а она ждет меня. Вот еще на прошлой неделе, когда она была с Тимом в Доме кино, то сказала ему, что меня ждет. Или Олегу — когда провела у него субботу и воскресенье на даче — тоже объяснила, что ждет меня.
Она столько говорит об этом, что, судя по всему, ни на что другое у нее времени не остается. Во всяком случае, институт она бросила.
Я смотрел на нее с грустью. Удивительно, как я мог проводить с ней столько времени! Целые дни. Неужели ничего не замечал? Да нет, просто меня это устраивало. То, что она давала, что могла дать, мне вполне хватало. Большего не требовалось. И не только от нее. От жизни тоже. Почему? Не потому ли, что и от меня никто ничего не требовал? А как спросили с меня, так и я стал спрашивать с других. Так уж, наверное, бывает, только я этого не знал.
Теперь знаю.
Объяснять ей разницу между ней и Таней бессмысленно. Она просто не поймет. Спросит, какая у Тани талия, какой рост, неужели лучше танцует, какие носит платья…
Не знаю. мне почему-то неприятно было бы говорить с ней о Тане.
Сказал просто, что у меня теперь другая жизнь, я изменился, а через год изменюсь еще больше; не уточняя, объяснил, что, видимо, останусь в армии надолго, может быть навсегда, и где служить буду, неизвестно. Во всяком случае, не в Нью-Йорке. Так что ждать моего возвращения смысла не имеет.
Последние аргументы показались ей, наверное, весьма убедительными. Поэтому разрыв она перенесла мужественно.
Доели мороженое и разошлись.
Она торопилась в парикмахерскую.
Последний день отпуска заняли другие дела. Володя настоял, чтобы я осмотрел свой «Запорожец» — убедился, в каком он отличном состоянии. Господи, видел бы он мою боевую, в которую можно засунуть три «Запорожца», видел бы, как я за ней ухаживаю.
Потом мама отвезла меня на Николину гору и показала дачу, которую они с отцом покупают. Дача хорошая. Мама продемонстрировала мне «мою» комнату. Уважительным шепотом сообщила, кто живет на соседних дачах. Долго восхищалась природой. Природа! На одном гектаре!
Походил по магазинам. Купил для ребят, что просили: бумагу, струны для гитары, краски, батарейки — целый чемодан. Для Тани — золотое колечко. Уже не представляю свое будущее без нее.
После обеда сел писать Тане письмо. Смешно. Она получит его дня через три-четыре после моего возвращения. Но мне хотелось ей написать — мы ведь первый раз в разлуке. Я имею в виду настоящую. Потому что на службе даже долгое отсутствие в счет не идет.
Здравствуй, Танек!
Вернее, добрый вечер. Когда ты получишь это письмо, меня уже не будет… (не пугайся) в Москве. Скорей всего, я буду сидеть за столом в твоей комнате и пить чай. Не обращай на меня внимания, читай себе спокойно, а я возьму еще печенья.