В этот субботний полдень Валентина принимала душ после урока танцев, когда зазвонил телефон. Обнаженная, она выскочила из ванной и схватила трубку.
— Алло?
— Это я, — весело прощебетала Орхидея. — Привет, я так счастлива, Вэл, что могла бы взлететь прямо на небо и поселиться на облаке. У меня потрясающие новости. Элайджа выбрал несколько песен для альбома. Во-первых, «Хорошенькие девушки», и еще одну — «Голубые шелковые платья», которую написала я. Затем возьмем пару песен Линды Ронстадт и несколько — Донны Саммер.
— Да? — оцепенело переспросила Валентина. Она была настолько расстроена, что в последние три дня ни разу не подумала о «Голубых Орхидеях».
— И еще одно, — ликующе сообщила Орхидея, — как только мы закончим альбом, Элайджа собирается позвонить Дику Кларку и разведать, сможет ли он организовать для нас выступление на «Американской эстраде». Ты можешь в это поверить?! — Ее возбуждение, казалось, заполняло комнату. — Ты рада? Довольна? Наверное, ты так счастлива, что готова взлететь.
— Конечно, — отозвалась Валентина.
— Ты что, трусишь? Почему ты так говоришь «конечно»? — Орхидея весело передразнила ее не слишком искренний тон. — Ну, детка! Мы «Голубые Орхидеи». Мы говорим о золотых пластинках, славе, деньгах, о том, что услышим наши голоса по радио. Я приеду к тебе прямо сейчас, брошу свои чемоданы и заберу тебя.
— Твои чемоданы? — ошеломленно переспросила Валентина.
Орхидея поколебалась, потом сказала:
— Ну конечно… Мы с Элайджем решили, что будет лучше, если я поживу пока дома, так как он проводит сейчас много времени в Лос-Анджелесе. Но мы будем встречаться! Я люблю его, Вэл. Я только надеюсь… — она перешла на шепот, — ну, что папа Эдгар не станет возражать, чтобы я вернулась.
Неделю спустя Берри Горди отправил их обеих в Калифорнию записывать пластинку в лос-анджелесской студии. Эбби Макей полетела с ними, играя роль их дуэньи, воспитательницы и наставницы.
Сидя в салоне первого класса, Орхидея взволнованно болтала и мурлыкала слова песен, намеченных для записи, пока Эбби не приказала ей закрыть рот. Позже, когда Орхидея, извинившись, вышла в туалет, Эбби, нахмурившись, сказала:
— Надеюсь, наша малышка Орхидея не понесется сломя голову.
— Что ты имеешь в виду?
— Я хочу сказать, голубушка, что она чертовски прелестная девочка и голос у нее достаточно приятный, чтобы очаровывать водителей грузовиков. Но он всего лишь приятный. Не больше. В нем нет совершенства. — Эбби задумчиво посмотрела на Валентину. — А у тебя, милочка, он есть. Вот что я имею в виду. У тебя он есть. Только…
— Только — что? — Теперь Эбби полностью завладела вниманием Валентины.
— Вэл, мы занимаемся чертовски жестоким бизнесом. Может, наступит время, когда тебе придется пойти своей дорогой. Ты понимаешь, что я имею в виду? Когда тебе придется разорвать все путы и посмотреть, на что ты способна.
Валентина почувствовала озноб. Она посмотрела в окно, где пушистые, похожие на сахарную вату облака, ярко освещенные солнцем, плыли в нескольких сотнях ярдов от них. Те ли это облака, на которых так радостно жилось Орхидее?
— Не думаю, — спокойно возразила она Эбби. — Орхидея — моя сестра, и это все для меня. Мы всегда будем «Голубыми Орхидеями».
Орхидея вбежала в их апартаменты в «Сансет Хайатт» на бульваре Сансет, бросила свой чемодан и сумку и резко остановилась. Два огромных букета стояли на низком столике в изящном уголке для отдыха. Каждый состоял из роз и редких дорогих орхидей. Голубые атласные ленты переплетали цветы и обвивали вазы.
— О! — с восхищением воскликнула Орхидея. Девушки нетерпеливо стали перебирать благоухающие цветы.
— «Орхидее, моей прекрасной дочери», — прочла вслух Орхидея свою карточку, — «от папы Эдгара. Я всегда буду любить тебя, несмотря ни на что».
Орхидея держала карточку и пристально смотрела на нее, руки у нее дрожали.
— Это… Вэл… Вэл… — Она пыталась сдержать внезапно подступившие слезы. — Он простил меня.
Валентина, улыбаясь, прочла свою: «Моей прелестной дочери. Лучший день в моей жизни, когда ты вошла в нее».
Пока Эбби, неуклюже ковыляя по двум смежным комнатам, проверяла, работает ли телевизор, и заказывала еду в номер, Орхидея проскользнула в ванную и закрыла дверь. Как принято в Голливуде, даже эта комната имела телефон. Она набрала номер отеля «Мейфлауэр» в Нью-Йорке и с нетерпением ждала, когда оператор соединит ее с номером Элайджи.
Ей нужна успокаивающая уверенность Элайджи… очень нужна. Кроме Вэл, он единственный человек, знающий, как ей действует на нервы запись в студии.