Он глубоко и медленно вздохнул. Воздух в этой душной убогой комнате казался немного приятнее на вкус, чем июньский ветерок на Балтике или бодрящий январский ветер, дующий над Невой в Ленинграде.
— Увидели там что-нибудь интересное? — спросил за его спиной Херб Каннелл, бесстрастный голос которого выдавал охватившее напряжение.
В комнате находились еще два федеральных агента: Джерри Крамер — ФБР и Розали Гринфилд из Центрального разведывательного управления.
— Нет, — коротко бросил Михаил. Его английский был безупречен. Школа КГБ позаботилась об этом. Теперь он ненавидел и КГБ, и все, что представляла собой эта страшная тайная полиция.
Он прищурился, глядя через улицу на театр. Световая реклама над входом гласила:
ДОКТОР ЖИВАГО
с Валентиной
и
Патриком Суэйзи,
а также Вайнона Райдер и Орхидея Ледерер
У театра женщина-репортер с телевидения что-то оживленно говорила перед камерой. Толпа поклонников, укрывшихся под зонтиками, смотрела на нее. Уже прибывали первые нетерпеливые театралы.
Михаил видел, как остановился серый «роллс-ройс» и шофер помог выйти пожилой красивой паре. Даже из окна Михаил видел блеск великолепного бриллиантового ожерелья, украшавшего даму. Он узнал Пичис и Эдгара Ледерер, родителей Валентины, с любовью воспитавших ее и Орхидею. В то время как он… он рос в Москве, полагая, что у него никого нет.
Михаил отвернулся от окна и посмотрел на трех агентов, находившихся вместе с ним в комнате. Непроизвольно он разгладил морщины на брюках.
— Что ж, нам лучше приступить к делу, — сказал Херб Каннелл. — Я принес все необходимые вещи. Они тяжелые, и вам будет жарко, как в аду, но, если все произойдет так, как мы думаем, вы будете благодарны им.
— Да, — сказал Михаил. Он повернулся и подошел к кровати, где уже лежали пуленепробиваемый жилет из кевлара [3] с высоким воротом, прикрывающим шею, и тонкая, в форме шлема, подкладка, которую нужно надеть под белый парик, чтобы защитить голову от выстрела.
— Ну, ты будешь выглядеть совсем как тот парень, — заметила Розали Гринфилд, показывая на парик.
Михаил начал снимать одежду и разделся до боксерских трусов.
Он поймал любопытный взгляд женщины из ЦРУ, устремленный на его неровные шрамы на спине и плечах. Михаил не имел ничего против шрамов. Они были своего рода символом — напоминанием о жизни, которую он презирал.
— Хорошо, хорошо, — сказал Каннелл, протягивая ему жилет. — Сначала наденьте это и потуже затяните, так, чтобы он прикрывал все жизненно важные органы.
Михаил протянул руку за жилетом, его пульс участился, давление стало возрастать, как это не раз бывало прежде, когда он отправлялся на задание в Афганистане. Держа тяжелый жилет в руках, он неожиданно ощутил себя в красном кричащем круге боли.
Неожиданная вспышка страха на мгновение пронзила сознание. С детства его приучали не показывать своих эмоций, но в последние дни порывы неприкрытого сильного чувства приходили все чаще и чаще. Тем не менее, в долю секунду Михаил под бесстрастной маской скрыл свое душевное волнение. Быстро и умело он надел пуленепробиваемый жилет, думая о том, что делает сейчас Валентина, его красавица-сестра. Его двойняшка, его вторая половина.
Он вспомнил поезд, петляющий в Кавказских горах между утесов, на вершинах которых громоздились высокие неустойчивые глыбы весеннего снега. Мальчик и девочка — близнецы — смеются. Их мама — балерина. Он думал о том, как все началось…
Поздний мокрый мартовский снегопад закружил тяжелые хлопья, мириады белых точек окутали поезд, бегущий из Кировабада в Тбилиси среди Кавказских гор. Высокие пики терялись в безграничности снега, громада горы Мтацминда неясно маячила вдали.
В слишком натопленном мягком вагоне восьмилетний Михаил Сандовский учил свою сестру-двойняшку Валентину играть в «веревочку», в то время как их мать, шесть дней назад овдовевшая, пыталась заснуть.
— Видишь? Видишь, как это делается? — Мальчик протянул кисти рук, обвитые сложным переплетением веревочек. — Вокруг этих пальцев… так. Затем через эти! И вокруг этих. Каждый может так сделать!
Валя, горя желанием понять, склонилась к брату, ее черные кудри касались его волос. Малышка сосредоточенно следила за каждым изгибом веревки между пальцами брата. Наконец она сказала:
— Дай мне попробовать.
Миша, который был старше ее на десять минут, слегка отодвинувшись, отдернул опутанные веревочкой руки.
— Нет, Валя, не сейчас. Подожди, понаблюдай еще за веревкой.