- Нет, накурено. К вам, Василий Антоныч, пришли.
- Много?
- Трое.
Запус потянулся, вздохнул через усики и передал карты Олимпиаде:
- Доиграйте за меня. Я долго. Как пришли ко мне, так спать захотел... Опять заседание, нарочно с парохода сбежал. Думал - отдохну.
Покачав за пальцы руку, наклонил голову перед Фиозой Семеновной идол в синем шелке, золото в коралловых ушах, зрачок длинный и зеленый, как осока:
- Спокойной ночи.
--------------
А ночью этой же толчками метнулась под брови, в лоб и по мозгам винтящая и теплая кровь, - вскочил Кирилл Михеич на колени. Махнул пальцами, захватил под ногти мягкий рот Фиозы Семеновны и правым кулаком ударил ее в шею. Хыкнула она, передернула мясами, - тогда под ребра... И долго - зажимая, мокрой от слюны, рукой бабий вячный крик - бил кулаком, локтем и босыми твердыми мужицкими ступнями муж свою жену.
IX.
День и ночь двухъэтажный, американского типа пароход "Андрей Первозванный" вытягивал и мазал небо с желтыми искрами дымной жилой. Сухие железные и деревянные - ребра плотно оседали, подминали под себя степную иртышскую воду. Ночью оранжевым клыком вонзался и царапал облака прожектор - и облака, кося крылом, ускользали, как птицы.
По сходням босые, в выцветших ситцевых рубахах, подпоясанные тканьевыми опоясками, с порванными фуражками, вбегали на пароход. В руках - бумажки, за плечами - винтовки. Ремней на винтовки не хватало, держались на бечевках.
Потому-то густоголосый и рыжебровый капитан ворчал у медного рупора:
- Рваные, туда же... Самара-а!..
А такой же "самара" рядом с ним стоял и контролировал контр-революцию. Вместо платка у "самары" - кулак, а пальцы вытирал о приклад винтовки.
Влепились и черным зрачком с голубого листка косились буквы. По всему городу косились и рассказывали (многие уверяли - неправда, а верили):
Павлодарский Рев. Комитет С. Р., С., К. и К. Деп... за попытку восстания, организованного буржуазией, предупреждая... все дальнейшие попытки вырвать власть из рук рабочих и крестьян... будут караться немилосердно, до расстрела на месте виновных. Настоящим... контрибуцию с буржуазии г. Павлодара... пятьдесят тысяч рублей.
Комиссар Василий Запус.
И на углах улиц, по всему берегу - по пулемету. На каждом углу - четыре человека и пулемет. У забора мальчишки с выцветшими волосенками, щелкают семячки и просят:
- Дяденька Егор, стрельни!
Егор сидит на пустом ящике от патронов, тоже щелкает семячки. Отвечает лениво:
- Отойди. Приду домой, матери скажу - шкуру сдерет.
- Мамка в красну гвардию ушла! Батинки, бают, выдавать будут. Будут дяденька, а?
Молчат. И лень и жарко и земля не камень, пески.
Да и сроку два дня. Через два дня не внесут контрибуцию, пали по улицам. Улицы как песок, пуля как кол - прошибет! Стеганем, так стеганем.
Подгоняет.
По сходням гуськом, через баржу-пристань, вверх по сходням в каюту второго этажа - очередь. Именитейшее купечество городское стоит. Приходилось последнее время в очереди стоять за билетами - поехать куда, - и то редко: все приказчики заменяли. А теперь куда повезут за собственные денежки? На тот свет, что ли? Эх, казаченки, казаченки, эх, Горькая Линия*1, подгадили!
А по яру - у берега песчаного и теплого, - кверху брюхом, пуп на солнце греют, - голь и бесштанники. Ерзают по песку от радости хребтом горбатым и голым. Коленки у них, как прутья сухие, надломленные; голоса размыканные горем, грязные, как лохмотья. В прорехи вся истина видна, а лапами гребут - песок подкидывают от растаких - прекраснейших видений.
- Первой гильдии Афанасий Семенов приперся!..
И завыли:
- У-у... - прямо волчьим злым воем на седую семеновскую голову. Вот она где слеза-то соленая сказывается...
- Мельник Терешка Куляба...
- С дяньгой? Гони-и!..
И погнали криком, визгом, свистом по скрипучим сходням под скобку скобленую упрямую голову. Вот они жернова-то какие, мелют!..
- Самсониха, а? Шерсть скупать явилась?..
- Надо тебя постричь, суку!..
Сухие как шерсть, длинные в черном самсонихины косточки тоже на сходнях. Терпи, мученицы терпели, а ты тоже кой-кого - глоданула... Кровь в щеках поалела, а ноженьки подползают под туловище - мало крови. Ничего, отдашь и отойдет.
- Крылов! Крылов! Мануфактурщик!..
Подняли с песка желтые клювы, заклекотали, даже сходни трещат.
- Давай деньгу!..
- Гони народну монету!..
- Их-ии-хьих... тю-тю-тю...
- Сью-ю... и... и... юююю... ааую... ______________
*1 Горькая Линия - цепь казачьих поселков вдоль Иртыша.
Рыжими кольцами свист - от яра на сходни, со сходен на пароход. Кассир в каюте пишет в приеме квитанции. На кассире, конечно, фуражка и на гимнастерке помимо револьвера - красная лента.
Царапая дерево саблей с парохода, - сходнями, - идет на лошадь Запус. Ему - один пока имеющийся, триста лет ношеный, крик:
- Урр-ра-а-а!
И раздавив царское - "р" - повисли:
- А-а-у-а-а...
(Ничего - время будет, другое научатся кричать. Так думает Запус. А может и не думает.)
Обернулся здесь сутуловатый старичок Степан Гордеевич Колокольщиков, - борода, продымленная табаком (большие табачные дела делает), и глазом больше, чем губами, сказал:
- Сейчас резать пойдут.
Спросил Кирилл Михеич:
- Пошто?
Втиснул бороду в сюртук, табаком дыхнул:
- А я знаю?.. Поревут, поревут, да и пойдут резать. Кричать надоест и вырежут. И не однако на сходнях, а и в городе вырежут. Поголовно.
Подвинулся на два шага (один освободился плательщик) - пальцем клюнул к песчаному жаркому яру, тихонько бородой погрозился:
- Обожди... придется и над тобой надсмеяться... посмеемся.
Как-будто на минуту легче Кириллу Михеичу, - повторил и поверил:
- Посмеемся...
Еще на два шага. Ощупал в кармане золото - не украли бы? А кто украдет, люди все рядом именитые - купеческие. Дурной обык карманы щупать...
Золото же в кармане лежало, потому - прошел слух, не принимают контрибуцию бумажными, золото требуют. У всех в одном кармане мокрое от пота золото, а в другом влажные от золотого пота ассигнации - перещупанные...
Еще на два шага.
- Двигается?
- Сейчас быстрее.
- Пронеси ты тучу мороком, Господи...
Под вечер, на другой день косоплечий с длинными запыленными усами подскакал к пароходу казак. Немножко припадая на левую, прошел в каюту. И голос у него был косой, вихлявый и неразборчивый. Глядя напуганно под опрятные искусственные пальмы, полированный коричневый рояль, рассказывал чрезвычайной тройке (был здесь и Запус), что штаб организованного капитаном Артемием Трубычевым восстания против большевиков, - находится в поселке Лебяжьем. В штабе, кроме Трубычева, - поручик Курко, - ротмистр Ян Саулит и еще казаки из войскового круга. И с недовольствием глядя на опадающую с штанов на чистый ковер желтую широкую пыль, назвал еще восемь фамилий: братья Боровские, Филипп и Спиридон, Алексей Пестряков, Богданов и Морозов, Константин Куприянычев, Афанасий Сизяков и Василий Краюкин. Потом чрезвычайная тройка поочередно крепко пожала казаку руку.
Казак затянул крепче подпругу и поскакал обратно. Через час патруль красногвардейцев нашел его близ города у мельницы Пожиловой. Шея у него была прострелена и собака с рассеченным ухом нюхала его кровь.
Кирилл Михеич увидал Пожилову под вечер. Он бродил поветью и щупал ногой прогнившие жерди. Пожилова, колыхая широкими свисшими грудями в черном длинном платье, бежала сутулясь по двору. Было странно видеть ее в таком платье бегущей, словно бы поп в полном облачении в ризе ехал верхом.
Она, добежав до приставленной к повети лестнице, крепко вцепилась в ступеньки из жердей.