Тени поветей тоже были темно-красные. Улицы хрипели растяжно и пьяно.
Спать хотела Фиоза Семеновна в сенях. Просфирня разостлала чистые половики и принесла перину. Еще раз, стуча кулак о кулак, рассказала, как отняли коров и как хотят отнять дом.
- Сожгу, не дам... Возьму грех на душу...
Не спалось. Тихо оттянув теплую щеколду, Фиоза Семеновна вышла в палисадник. Маслянисто взыграла по реке рыба. Расслояли землю жирные и пахучие зеленью воды.
Держась за палисадник, вся в темной шали, Фиоза Семеновна посмотрела, через речку, на ферму. Колебались в лазоревой степи костры.
Прошли мимо парни. Один простуженным солдатским голосом сказал:
- Кабы за этова Запуса деньги дали, я б его в перву голову кончил. В Польше как я был или у немца - там обязательно - раз отступник, полиция ищет, готово... платят...
Кто-то громко, словно ломая лучину, харкнул:
- Хлюсты!.. Там люд состоятельный. Там корова ведро молока дает... Казаков слышно?..
Солдатский голос рассказывал о польских девках. Парни хлопали друг друга кулаками.
Фиоза Семеновна запомнила одно:
- Ждут казаков.
У ней - родственник Артюшка, ей надо б бояться. Скажут - шпионка... Вспомнила, - такой же клейкой болью ныло сердце, когда по Лебяжьему бил из пулеметов Запус. Скотину резало, а один казак - двоюродный братец Лифантий Пестов - полз в пыли. Скула у него была сворочена, исщеплена пулей и кровь походила на смолу.
Опять из переулка парни с гармошкой.
Заскрипели половицы крылечка. В белом вышла Ира. Окликнула:
- Фиеза Семеновна, вы где?
Ира, щелкая пальцами о пленки палисадника, пошла к реке.
Один из парней, подскочив к воротам, уперся в затвор спиной. Свистнул. Стукнула гармошка. Парни, с трех сторон, бежали к Ире.
Ира вытянула руки по бедрам, мелко затопталась.
- Ва-ам чего?..
- А ничего. Хочем поближе ознакомиться. Имнадия!..
Парень шлепнул ее по рту. Другой, простуженно кашляя, тряс головой:
- Не мни... не мни, говорю, а то на всех не хватит...
Перехватил гармошку и, чуть-чуть пиликая, торопил:
- Рот вяжи, вяжи рот... чтоб не слышно... Давай фуражку... нос-то не надо, пушай носом... Их, кабы да лопату с поленом...
- Можно и так..
Подымая пыль, парни неловко потащили Иру к речке.
Путаясь в мокрой шали, Фиоза Семеновна, оседая скользким животом, забила локтями в ставни. Роняя горшки, в сенях пробежала просфирня. Осевшим голоском, приоткрывая двери, спросила:
- Кто-о... та-ам?..
- Насильничают... парни Иру насильничают...
Просфирня споткнулась, упала. Забыв разогнуться, скорячившись, гребя одной рукой пыль, метнулась к реке.
...Хряснуло - точно гнилой пень.
Платье Иры, с ног на голову. Так и домой...
- А - ма-а-а-манька-а!..
Просфирня еще махнула колом. Замлевшему телу Фиозы Семеновны заливным криком:
- Так... так!.. глаза выдеру... кушак давай, Фиоза... шаль давай... Нньа-а-ах... ы-ы... сю-юды...
Парень хрипло, с перерывами, заорал. Просфирня надавила ему коленом рот. Склоняясь с шалью, Фиоза Семеновна хватила носом солодковатый запах крови с едким потом. Парня стошнило, липкая слизь обрызгала ее пальцы. Она, истошно визжа, побежала от просфирни.
III.
Старуха, стряхая с подола цепляющуюся солому, искала у костров Запуса. Костры из соломы - огонь был веселый и широкий, дым над фермой белее молока.
Старуха кланялась Запусу, - платок от поклонов слезал на тонкую, как бичевка, шею:
- Корова многодойная, уносистая, я эту корову теленочком примала. Разве на мясо можна такую корову резать?.. Ты отдай мне ее, паренек, я тебе в ножки поклонюсь и в поминанье... Просфирне-то, верно, коров куда-а, - у меня коровушки-то не водится... Умилостиви сердце-то, Васелий Антоныч...
Косилась к забору, где Топошин, махая топором, кричал корове в глаза:
- В которое место бить, ты мне укажи?.. Я у ней сразу весь поповский дух вышибу!.. В которо?..
Пимных, вяло разводя руками, сказал:
- В которо?.. Я, думаю, самое лучше меж рог надо бить... А ты здоровый, все равно убьешь - крой...
Мальчишка-кашевар, верхом на заборе, бил радостно голыми пятками и хвастливо звал:
- Иди-и, у нас Власивна корову проси-и-т... оре-ет... Сичас, братва ухрясит корову-у... Иди-и...
От реки боязливо отзывался парнишка:
- Да-а... а коли нас би-ить буду-ут?..
Запус повернул старуху и легонько толкнул ее под локоть:
- Ступай к тому матросу, он тебе сердце отдаст. Товарищ Топошин, отдайте бабке сердце...
- Сердце?.. Коровье, что ль?.. Али мое, бабка, надо?.. Лакома...
Мальчишка на заборе отчаянно закричал в темь:
- Иди-и... си-ичас будут...
Длинноногий мужик, кашляя и отплевываясь, проскакал через дым и остановился подле Запуса:
- В деревне, товарищ комиссар, убийство. Просфирня двух дизентеров убила, дочь, грит, хотели изнасильничать. Деревенски сбежались, кабы не усамосудили.
Подымаясь на стременах, дозорный крикнул на весь двор:
- Лошадь!..
Мальчишка пронзительно затянул:
- Лоша-адь Василю Антонычу, иеей!..
Царапнув стременем деревянную кобуру маузера, Запус подбородком уткнулся в пахнущую дымом гриву. Топошин взглянул на него, крякнул и вдруг с силою ударил обухом меж рог. Корова рухнула. Топошин отбросил топор и, вспрыгивая в седло, крикнул:
- Свяжи, а я... Сичас!..
Дальше Запус помнил: дрожащий деревянный мосток через речку; как крылом махнувший - рыхлый запах вод; сухие, наполненные гнетущим дневным жаром, ветви тополей. Три мужика с фонарем, подштанники у них спадывали, фонарь качался и нельзя было уловить который.
- Куда?.. Ступай на хфехрму!.. Мы сами...
Рукоятка маузера теплая, но вжимается в кожу, как заноза. Мужики поняли, фонарь упал, и мужик, должно-быть не раненый, весело:
- Уби-ил, куурва-а!
Топошин подхватил фонарь и весь огромный, пахнущий соломенным дымом, прыгал на лошади. Мужики, мягко топоча, бежали по улице, следом.
У крыльца просфирни горела поленница дров. Просфирня черпала воду из колодца и все никак не могла донести до поленницы. Два покрытые мешками лежали рядом, высоко задрав колени.
Хватаясь за потник Топошина, высокая грудастая женщина, бежала, слегка хромая:
- Товарищ комиссар! Товарищ комиссар!
Увидав Фиозу Семеновну, Запус подскакал к крыльцу и, хватая Иру в седло, крикнул Топошину:
- В ферму!.. в ферму!.. Судить!..
И, колотя маузером в гриву, повернул. Мужики, дыша перегаром самогона, переплетая скользкие руки, давили лошадей. Топошин поднял ступню и, брызгая слюной, погнал коня:
- А, а, ну-у!..
Улица, мокрая, бородатая, расступилась, где-то у ног, уухнула:
- Су-удить...
И рысью, тяжело давя сонную землю, пошла за конями.
А когда матросы с женщинами вскочили в ограду, цепь красногвардейцев рассыпалась у забора. За ворота выехал Топошин и сказал:
- Чрез-штаб Усовета в экстренном заседаньи постановил, товарищи, когда прибудут депутаты от волисполкома, тогда судить. Значит, завтра. Сичас спать надо, каки дела-то... А мы ни ужнали...
Мужики, напирая к воротам, размахивая кольями, загудели. Кто-то швырнул куском глины в Топошина. Старуха, просившая корову, утираясь платком, выкрикнула:
- Девку жалко?.. Богоотступники-и!..
Тогда, словно расколов колья, с шипом метнулась толпа. Топошин осадил лошадь:
- Товарищи-и!..
- Волк тебе товарищ, сволочь!..
- За девку людей бить?..
- Дава-ай сюды просфирню... мы ей кишки-то повыжмем. Давай!..
- Каки там исполкомы, давай баб! Гони!..