Было около полуночи, когда с полсотни рабочих сошлись у вагончика бородачей.
— Открывай!
Внутри молчали и погасили свет.
— Да что с ними цацкаться, ребя!..
Поднатужившись, отцепили вагончик и завалили его в топкую марь, что тянулась на той стороне тупика. Зазвенели разбитые окна.
Неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы не прибежал кем-то поднятый с постели Иннокентий Кузьмич.
На другой день поджигателей судили товарищеским судом.
Предложений было много: отдать под суд, выгнать со стройки по «волчьей статье». Надолго запомнилось Каштану то, что сказал тогда Иннокентий Кузьмич:
— Вот тут кто-то предложил их под суд отдать или гнать в три шеи… Конечно, они сами виноваты, что такие. А теперь позвольте вопрос: они опускались на дно, а мы куда смотрели? Мы, коллектив, у которого вся власть? Проморгали их, говоря попросту. И давайте-ка исправлять свою ошибку, коль недоглядели. Уволить да под суд отдать проще всего… Предлагаю взять их под строжайший контроль и оставить на стройке. До первого проступка.
Так и решили.
Направили их в бригаду каменщиков, строивших кирпичное здание общежития. С ребятами из ССО особенно не покуражишься. Балерину и Бороду парни изводили насмешками. Явились они на смену под хмельком — бригада постановила: оштрафовать каждого на полсотни. И тут же на стенде «Комсомольского прожектора» появилась карикатура: Балерина и Борода держат в руках поллитровку ценою в сто рублей.
Каждый из бригады каменщиков получал одинаковую зарплату, но на Балерину и Бороду выписывали отдельные наряды. Сколько заработают, столько и получат. И выходило, что они вместе получали в два раза меньше бригадного работника. Волей-неволей пришлось оставить частые перекуры.
Однажды во время обеденного перерыва кто-то из парней сбегал в палатку за гитарой, устроился на штабеле кирпичей и запел немудреную туристскую песню, сопровождаемую рублеными маршевыми аккордами. Подошел Балерина, брезгливо поморщился, глядя на певца. Потом попросил:
— Перестань бренчать, не оскорбляй инструмента.
— Умеешь играть? Сыграй, — сказали ему.
— На этом ширпотребовском гробу? Увольте.
— У него под койкой такая гитара в чехле лежит — закачаешься, — сказал Борода. — А играет Балерина так, что помереть можно!
— Не верим, Аркадий. Сыграй, докажи.
— Вы б ахнули, кабы мои руки с похмелья не дрожали…
Парни не поверили: врали Балерина и Борода были известные. И подняли их на смех.
Воскресным утром жители Сыти обнаружили на своих вагончиках приклеенные листки, вырванные из ученической тетради. Каракулями на них было выведено:
«Стоп! Хочиш услыхать великово музыканта? Ну так гони 10 коп. и приходи сегодня в 18 час. к вагончику № 48. Не пожалеиш!»
В вагончике номер сорок восемь жили Балерина и Борода.
К шести вечера многие потянулись к этому вагончику. Шли, ухмылялись: что-то нынче выкинут? Каштан, Эрнест и Толька тоже поднялись с коек.
Там уже собралась порядочная толпа.
— Гони гривенник! Гривенник гони!.. — орал каждому подходившему Борода.
Наконец дверь вагончика распахнулась, и на самодельное крыльцо торжественно вышел Балерина с дорогой электрогитарой в руке. Его не сразу узнали. Козлиная бородка сбрита, всегда растрепанные волосы аккуратно причесаны и чем-то напомажены. Ворот чистой и выглаженной белой рубахи венчал красный бант из шелковой девичьей ленты; брюки вычищены и тщательно отутюжены. Балерина, оказывается, был красивым и стройным парнем… Каждый палец правой руки был унизан копеечными дамскими перстнями с фальшивыми камнями.
— Борода, брось собирать медяшки! — вдруг крикнул он дружку. — Свой талант я не продаю.
Зрители засмеялись. Балерина довольно презрительно осмотрел публику, спросил сразу всех:
— Почему не вижу начальства? — и с этими словами зашел в вагончик, хлопнул дверью.
— Длинный, кончай издеваться! — крикнули ему.
— Да вон сам Иннокентий Кузьмич идет!
Гроза действительно направлялся к ним. Балерина спустил вагонное стекло и увидел Иннокентия Кузьмича.
— Годится, — сказал он и снова вышел наружу.
На маленьком крыльце едва умещался табурет. Балерина сел; длинные ноги его съехали на ступеньку, держать на коленях гитару было неловко. Тогда, показав публике рваные на пятках носки, он с обезьяньим проворством залез на низкую крышку вагончика, Борода незамедлительно подал ему наверх гитару, от которой тянулся длинный провод, табурет.