— Ти-ха! — гаркнул Борода. — Вы щас все помрете! Выступает Аркаша Харитонов!
С хохотом зааплодировали. Музыкант с серьезной миной раскланялся, настроил гитару. Когда аплодисменты и хохот стихли, он вдруг подпрыгнул козлом, бренча на гитаре, отбивая чечетку, хрипло пропел:
После чего под взрыв хохота сел на табурет и нарочито долго принимал удобную позу. Как поняла публика, это было единственное в своем роде вокально-музыкально-танцевальное вступление гитариста.
От Балерины все ожидали не больше чем блатных песенок. Но едва раздались первые аккорды, поняли, как глубоко ошибались в нем.
— Черт, пьеса Шопена!.. — почти испуганно сказал Эрнест Каштану. — Без нот, на память!
Гитара пела в руках музыканта, как живое существо. Играл он с тихим наслаждением, устремив глаза на дальние сопки, туда, где тайга сливалась с горизонтом. Красивые глаза Балерины стали еще более красивыми.
Тишина стояла такая, что слышно было, как где-то очень далеко, должно быть верст за пять, трубил изюбр.
Прозвучал последний аккорд пьесы. От растерянности никто не зааплодировал, даже не пошевелился.
— Что, съели?! — торжественно-угрожающе прокричал Борода. — Знай наших!..
Балерина посмотрел на дальние сопки. Над Сытью опять поплыли чарующие звуки.
— Чайковский, из «Лебединого озера»… — прошептал Эрнест.
Потом играл еще и еще. Маленькие классические пьесы в обработке для гитары чередовались с русскими народными, современными эстрадными песнями.
— Откуда это у тебя, Аркадий?.. — спросил Иннокентий Кузьмич, когда тот взял заключительный аккорд богатой вариациями «Коробочки». — Учился где?
— Приходилось малость. А вообще-то самоучка… Эх-ма, ноты мои погорели, целых полчемодана было! Я б за них последнюю рубашку отдал…
Но так и не прижились на стройке Березовая — Сыть Балерина и Борода. Однажды через поселок Сыть проходила поисково-съемочная партия геологов. Прельстились бородачи большим заработком маршрутного рабочего, потянула их дорога дальняя. Рассчитались на стройке, устроились в партию. Геологи ушли в тайгу. С тех пор о Балерине и Бороде на стройке не слышали.
…Воспоминания Каштана, связаные с Балериной и Бородой, прервал стук в дверь.
— Войдите! — сказал Эрнест.
На пороге появился Балерина.
— Только с поезда. С тобой, Вань, поговорить бы надо. К тебе и ехал… — сказал он и добавил, видя, что Эрнест поднялся: — Да ты не помешаешь, парень. Секретов у меня нет… Случаем, на Березовой — Сыти не был?
— Приходилось, — ответил Эрнест.
— То-то я смотрю, что карточка твоя мне известна.
Каштан пожал Балерине руку. То же самое сделал Эрнест. Балерина присел на лавку, вытащил из рюкзака поллитровку, поставил бутылку на стол.
— Ты, Вань, не подумай там чего. Я с этой жидкостью завязал. Печень, доктор говорит, вконец изуродовал, мол, пить будешь — сдохнешь. А туда, — Балерина ткнул пальцем в пол, — жуть как неохота… Сейчас же трудный разговор будет, без ста грамм язык не развяжется…
Каштан выставил три стакана, закуску. Эрнест прикрыл ближний к нему стакан ладонью, отрицательно покачал головою. Балерина и Каштан выпили.
— Разыскал-то тебя знаешь как? Заворачиваю в аэровокзале на Камчатке вареную печенку в газету, глядь — твоя ряшка. Иван Сибиряков, бамовский бригадир. И прозвище твое даже прописано.
— Да ты ближе к делу.
— Погоди, покурю…
За год Балерина сильно изменился. Каштан заметил взблескивающую седину на висках, резко обозначенную вертикальную морщину на переносье. Нагловатого взгляда не осталось и в помине — теперь у него стали глаза умной и послушной собаки. Тошно было Каштану смотреть в такие глаза. Но Каштан был от природы добр, жалостлив, как все сибиряки, и ему стало жаль этого непутевого, неприкаянного человека, который сам себе упорно и последовательно портил жизнь.
— Где мотался-то? Расскажи, — попросил он.
— По своему замкнутому кругу: то по договору, то по приговору, — криво усмехнулся Балерина и поспешно добавил: — С уголовным кодексом ладил, это я ради красного словца трепанул. Упаси боже второй раз туда попасть… В экспедиции с Бородой тоже не ужились, тяжко было по горам да по кочкам лазить: дыхалку себе водкой да куревом попортили, а для маршрутного рабочего первое дело — исправное дыхание. Подались на Тюменщину к буровикам. Работа адова, хотя и платят хорошо. Потом смотались на Камчатку рыбку ловить…