— Кто таков? — строго спросил паренька Гроза.
— Сашка Грибов я, свердловский. («Шашка Грибов я, швердловшкий» — так получилось у Саши, так как во рту у него не хватало четырех передних зубов и он страшно шепелявил.)
— Из дома сбежал? — предположил Иннокентий Кузьмич.
— Ага, — вздохнул Саша.
— А ты о матери подумал?!
— Как его обнаружили под Иркутском, сразу телеграмму домой дали, — сообщил командир отряда. — Сын ваш, мол, жив и здоров, судьбу его решим, когда прибудем на место.
— Сколько лет? — спросил Дмитрий.
— Шестнадцать. Я из девятого сбежал, — поспешно ответил Саша. — Я БАМ хочу строить, настоящее дело делать. Только… — Саша замялся и опустил глаза, — паспорт я в дороге потерял…
Лгать паренек не умел — взгляд сразу его выдал.
— А вот это ты врешь, — убежденно сказал Каштан. — Паспорта ты еще не получал.
— Не получал… — признался Саша. — Три месяца и четырнадцать дней до паспорта осталось…
— Что ж нам с тобой делать? — вслух подумал Дмитрий.
— Выпороть да к мамке отправить, — посоветовал Иннокентий Кузьмич.
— По закону я имею право работать с четырнадцати лет, — напомнил Саша.
— Законы знаешь, грамотный какой!.. — Иннокентий Кузьмич почесал затылок. — Значит, хочешь строить БАМ?
— Очень хочу, дяденька!
— Вообще-то без нашего вызова мы рабочих не принимаем. Ну да ладно. Ступай в столовую, на кухне помогать. Или вагончики на угольном топливе кочегарить… Там все девчата, будешь среди них единственным представителем мужского пола.
— К девчонкам не пойду, — насупившись, сказал Саша. — Я настоящей работы хочу… Кто тут, между прочим, самый-самый главный начальник?
— Я, с твоего разрешения, здесь самый-самый, — представился Иннокентий Кузьмич.
— A-а… Здрассте тогда… — растерялся Саша. — Я про вас в «Комсомолке» читал. Пишут, хороший мужик начальник, на пенсию давно пора, а он все работает. Молодежь якобы любит…
— Ладно, я пошел, а вы с этим… товарищем решайте что-нибудь, — сказал Иннокентий Кузьмич. — И матери сразу напишите. Она, бедная, небось по моргам его разыскивала.
Решили Сашину судьбу здесь же, на вокзале.
— Что предлагаешь, секретарь? — внимательно поглядев на Каштана, спросил Дмитрий.
— Мне лесорубом желательно, — подсказал Саша. — Я на обложке «Огонька» видел: каска на голове у них больно красивая, оранжевая, как у докеров…
Вспомнил Каштан, как почти семь лет назад вот таким же пареньком приехал на Березовую — Сыть. Тогда Каштана принимал Дмитрий. Теперь настала его очередь. «Все повторяется…» — подумал бригадир и спросил:
— Кто ж тебе, милый, зубы-то вышиб?
— На футболе бутсой звезданули, — ответил Саша. — Самое досадное, что не вставишь пока, не срослось там еще.
— Хочешь ко мне в бригаду? Пути укладывать.
— Спрашиваете! А каски у вас дают? («Кашки» — получилось у него.)
— Какой кашки?..
— Да как у докеров!
— Найдем тебе «кашку», не беспокойся. Только, братец, такое дело: сразу же поступишь в вечернюю школу. Неучей мы не держим.
— Ладно, — согласился Саша, посмотрел на людей, обступивших его, и удивленно спросил: — А что вы на меня так смотрите? Думаете, слабак, не выдержу? Я только на первый взгляд такой. О, щупайте!.. — Он согнул в локте руку.
Вертевшийся здесь же Толька пощупал Сашины мускулы, восхищенно сказал:
— Вот это, парни, да! Как у быка… хвост.
Хохотнули. Саша насупился — обиделся.
Даже в сравнении с Толькой он выглядел подростком. Толька почувствовал к нему что-то вроде нежности, как к младшему брату.
— Чо ты надулся-то? Юмора не понимаешь? — сказал он. — Тоже мне еще! Хочешь ко мне в вагончик?
— Ага… — сразу просветлел лицом Саша.
— Каштан, можно?
— Отчего ж нельзя? Можно, — разрешил бригадир.
— Топаем, что ль?.. Ты меня держись, понял? Кто обижать будет — скажи. Договорились?
— Ага! — охотно ответил Саша.
Так в бригаде Каштана появился новый рабочий. Монтер пути Александр Грибов.
Морозы ударили жгучие, дух захватывающие. Солнце, казалось, не грело, а, наоборот, холодило. Река стала. По утрам в низинах ворочались сухие, розоватые от солнечных лучей туманы — мириады мельчайших заледенелых снежных пылинок. Если приподнять ушанку, можно было услышать, как туманы шуршат. Сибирские лайки в жарких шубах скребли когтями обледенелые двери вагончиков — просились в тепло. Они не резвились, не ласкались к человеку, как обычно. Они лежали в снегу и крупно дрожали всем телом.
Все вокруг стало седым, косматым, и небо стужа выморозила до белизны. Звезды как бы спустились ниже, чем в летнюю пору; огромные, мохнатые, они горели разноцветным огнем, и были видны звездные лучи. День и ночь в небе плыла луна. Ночью полная, туго налитая, как бы подсвеченная изнутри мощным прожектором, а днем бледная, снизу ущербленная.