Люба пошла с краю, где был Эрнест, и взяла его под руку. Он взглянул на пушистую Любину шапку-ушанку с выпущенной заиндевелой русой прядью. Эрнесту на мгновение вдруг показалось, что все то, что говорил Дмитрий, — чепуха.
— Что-то холодно, — поежился Дмитрий и предложил: — Стометровку, а?
Все с хохотом побежали вперед. Эрнест удержал Любу.
Тоном постороннего человека, совершенно неожиданно для себя, он сказал:
— А тебе Каштан нравится. Скажи, разве я не проницателен?
Люба остановилась и посмотрела на Эрнеста.
— Нравится? — переспросила она. — Не то слово… Я без Вани, наверное, жить не захочу. А ведь жизнь я люблю, свою работу люблю. А без Вани и жизнь и работа теряют весь смысл… Видишь, скала под луной? Бури, метели, а она стоит, не шелохнется. Вот он такой же крепости, как эта скала. Его ничто не сломит. Да что я говорю! Разве можно здесь словами…
Женщины, оказывается, жестоки. Мужчина в подобном случае поглядел бы, кому все это говорит. Так думал Эрнест.
Или нет, не то… Она просто не замечала его. Не интересовалась она Эрнестом.
— Да, да, вы отличная пара, — тем же легким тоном постороннего человека сказал Эрнест. — Об отношении Ивана к тебе говорить, по-моему, не стоит. Ты сама прекрасно…
— Эрнест, милый, — быстро сказала Люба, взяв его за рукав. — В последнее время мне кажется, что у него была обыкновенная влюбленность и что сейчас она прошла. Прошла, понимаешь? Влюбленность обязательно проходит…
— Чепуху говоришь. Такие, как Иван, не страдают влюбленностью. Они любят. Он захотел скрыть свое чувство, потому что… потому что глупо выставлять его для всеобщего обозрения.
Сказав это, Эрнест повернулся и зачем-то пошел обратно.
…Каштан уже был дома, один, когда в вагончик вошел Эрнест.
— Куда ты исчез? — спросил он.
Эрнест не ответил на вопрос товарища. Повесил полушубок, с излишней аккуратностью расправил складки. Бродя по морозу, он припомнил ту девушку с Березовой — Сыти, с которой встречался Каштан. До приезда в Дивный Любы она ему писала, и он ей отвечал. Промелькнула слабая надежда: а вдруг Каштан равнодушен к Любе, ведь недаром говорят, что чужая душа потемки, поди разберись в ней… Надежда была призрачной, нереальной, ее опровергало все отношение Каштана к Любе. Эрнест понимал это разумом, но не сердцем. Он решил рассказать Каштану все, в чем призналась ему Люба. И все сразу станет на свои места.
— Представь, — Эрнест неплохо вошел в роль постороннего человека, — Люба сказала мне, что ее жизнь без тебя теряет весь смысл.
— Повтори, не понял… — ошарашенно сказал Каштан.
— Куда ж яснее. Призналась в старом, как мир, чувстве. К тебе, между прочим.
— Что ты, что ты, Эрнест!.. — вскакивая, испуганно сказал Каштан. — Не может быть! Я неотесанный, как дубина, шершавый, а она такая… такая… Да врешь ты все!
— Такими вещами я не шучу, Иван, — устало сказал Эрнест.
— Как? Как она сказала? Да повтори же, бога ради!..
Эрнест холодно взглянул на Каштана:
— Разбирайтесь, пожалуйста, сами. Я вам не передаточная инстанция.
— Как же так? Сразу прямо… как обухом по голове… — сбивчиво говорил Каштан, не слушая Эрнеста. — Ну да, я ее как увидел, враз покой потерял. Но разве смел думать?.. — Каштан осекся, посмотрел на товарища. — Эрнест, прости. Я обалдел от радости и тебя как-то из виду упустил…
— Меня? При чем здесь я?
Эрнест вдруг понял, что не в состоянии больше играть роль постороннего человека. Не надо играть. Дмитрий прав: скрыть все это от постороннего мало-мальски наблюдательного глаза невозможно.
— Ты-то теперь как?..
— Не надо, Иван.
Эрнест поднялся с койки и взялся за свой полушубок. Каштан сзади положил ему руку на плечо.
— И вправду не надо. А чтоб раз и навсегда покончить с этим, скажу: отступиться от нее я никак не смогу. Никому ее не отдам. Ты уж прости…
Эрнест оделся и молча вышел из вагончика.
Морозный воздух немного отрезвил его. «Уехать, что ли?.. — промелькнуло в голове. Эта мысль показалась ему настолько простым и удобным выходом из создавшегося положения, что он остановился посреди дороги. — Да, да, уехать! Куда? Домой, к черту на кулички, неважно. Забыть ее. Вот что важно».
О сне нечего было и думать. Эрнест бесцельно ходил и ходил по проспектам Дивного, потеряв ощущение времени.
Неожиданно для себя он вышел на проспект Павла Корчагина. Окна вагончика, в котором жила Люба, были еще освещены. Эрнест стоял и смотрел на окна, хотя за стеклами ничего не было видно, потому что их сплошь залепила зернистая морозная корка.