Но если радиацию гасят слои воды, стали и бетона, если на станции не сжигают ни одного килограмма угля, зачем же взметнулась на сто двадцать метров бетонная труба? Оказывается, силой тяги труба очищает воздух в помещениях. Значит, он уйдет в атмосферу? Нет, на пути в трубу воздух пройдет через специальные «ловушки».
Три турбины первого блока станции имеют мощность двести десять тысяч киловатт.
На станции работает также второй блок. Его мощность — триста шестьдесят пять тысяч киловатт, а размеры — те же. Началось строительство третьего и четвертого блоков станции, тогда общая мощность станции достигнет полутора миллионов киловатт. На стройке есть плакат: «Пусть будет атом рабочим, а не солдатом!»
У проходной еще раз контроль. Чуткая стрелка даже не дрогнула. Все в порядке…
Захотелось узнать о станции больше. Листаю в редакции местной газеты «Энергостроитель» подшивку. Редактор Михаил Абузов приехал сюда, когда еще не было ни станции, ни поселка, строители забивали первые колышки. Приехал и остался. Вопреки предостережениям друзей: «Все-таки атомная…» Уже давно выяснилось, что тепловые электростанции, как ни странно, загрязняют атмосферу больше чем атомные, так как при сгорании топлива в атмосферу выделяется большое количество сернистых газов и золы.
И такая деталь. В сутки атомная станция сжигает несколько сот граммов урана, а выдает такое количество энергии, для которого на тепловой станции потребовался бы целый эшелон угля!
И днем, и ночью суетятся над поселком длиннорукие башенные краны. Стройка продолжается. Дворец культуры имени Ленинского комсомола с эмблемой мирного атома на фронтоне, кинотеатр «Уран», Дом быта, школа, больница, музыкальное училище, филиал Воронежского инженерно-строительного института, большой стадион… Через два дня должны были встретиться на футбольном поле команды Нововоронежского и Обнинска, они оспаривают кубок «Мирный атом». Есть еще в поселке клуб мототуристов, спортсмены его отправились в большой пробег по Заполярью. Накануне к ним пришла приятная телеграмма: Михаил Шолохов согласился стать почетным председателем их клуба…
Вот какой он, город мирного атома. Правда, пока еще не город, поселок. Но городом будет, и, может быть, назовут его Комсомольском-на-Дону, потому что атомная станция — дело рук молодежи, приехавшей сюда со всех концов страны.
Дивные горы
Что вниз по Дону,
По набережью,
Хороши стоят
Там слободушки!
Степь раздольная
Далеко вокруг,
Широко лежит,
Ковылой-травой
Расстилается!.
Была пятница, предвыходной день. Перед вечером атомщики на катерах собрались с семьями на прогулку вниз по Дону. Напросился с ними и я: во-первых, по пути, а во-вторых, скарб мой дорожный невелик. Ехали в Первое Сторожевое — на родину космонавта Быковского.
В Сторожевое приехали засветло. Село как село, таких много в Центральной России. Глинобитные дома под шифером, телевизионные антенны, потрепанный флаг над сельсоветом, сельмаг, где можно купить и отрез сукна, и велосипед, и банку джема — все за одним прилавком.
Опускается ночь на реку, вспыхивают огоньки на воде. Глухо рокочут судовые двигатели, плещет вода за кормой. Минуем Хворостань — маленький правый приток, не речка— ручеек. За ней встают высокие песчаные обрывы. Это Урыв. Береговые откосы здесь, говорят, до сих пор сплошь усеяны осколками мин и снарядов. Летом 1942 года по Дону проходил фронт, и на Урывско-Сторожевом плацдарме решался исход сражения за Воронеж. Целых полгода удерживали наши солдаты крохотный участок длиной в десять и шириной до четырех километров, не пропустив немцев на восток. А потом отсюда, с Малой земли началось наступление войск Воронежского фронта.
Высоко над обрывом — обелиск. Киргиз Чолпонбай Тулебердиев повторил здесь подвиг Александра Матросова, закрыв грудью амбразуру вражеского дзота, и обеспечил успех своего подразделения. Наши части подошли вовремя.
— Если бы не Чолпонбай, — рассказывают мои спутники, — погибли бы все урывские жители. Немцы уже заперли их в церкви и хотели подорвать…
А почему Урыв? Оказывается, названо так село неспроста. Был тут когда-то у Дона могучий приток Змайла. Теперь пересох, осталась одна балка. Поселились на Змайле лет триста назад вольные черкасы (как называли в здешних местах украинских казаков), сторожили Русь от пришлых кочевников, что «урывались» в Задонье. С тех пор и назвали село Урывом. Теперь здесь богатый колхоз, назван «Тихим Доном». Да тут в каждом районе есть свой «Тихий Дон» — такая уж традиция, дань уважения певцу родной земли Шолохову.
…За Урывом мы сели на мель, и довольно прочно. Почти час ныряли матросы с баграми, пока не помогли рулевому сняться с песчаного переката. Этой мели три дня назад еще не было на лоцманской карте. Жара, сушь… Уже на рассвете тронулись дальше.
Над водой вставал горячий пар, вся река кипела и липкий туман заволакивал берега, когда миновали устье Девицы, а за ней — Потудани. Бойкие звезды не унимались, садились на бакены и мерцали до самого восхода солнца над зеленоватой водой. Низкая мазанка на берегу. Из нее выходит человек с рыбацким ведром и донками. Наверное, в такую пору здесь отменный клев. А Дон что-то тихо шепчет перед тем, как проснуться. Скрипят уключины — бакенщик отправляется гасить фонари…
Перед Коротояком на берегах поднялись меловые горы. Огромные, лысые, с седыми проплешинами. Меловые откосы на правобережье сплошь заросли сосняком. Это необычная сосна — меловая. Кажется, будто каждая иголочка в хвойном лесу обсыпана белой мукой. Только в здешних местах и встретишь ее. Туман пеленой укрывает меловые скаты, лес кажется призрачным, волшебным. У самого берега — большой щит со словами: «Граждане! Здесь растет сосна на мелу, которая является историческим памятником природы. Охраняйте ее!»
Пристанью в Коротояке служит дебаркадер. Три века назад и здесь были судостроительные верфи, но от них не осталось даже следа. Город Коротояк во время Отечественной войны был стерт с лица земли фашистами, сейчас это село. У берега лениво плещутся гуси, ветерок доносит на палубу приятный запах парного молока и еще — чебреца, полыни… Кружат пчелы над медовым клевером, одна, заплутав, попала на палубу, гудит возле буфетной стойки.
На дебаркадере бьют склянки, и снова вьется голубой лентой речная дорога. А Дон разливается все шире, и вместе с солнцем встают на его берегу высокие меловые столбы причудливой формы. Здесь Дон принимает в свое лоно еще одну реку — Тихую Сосну, а название у меловых гор — Дивы. Здесь много пещер. Куда уходят они, как глубоки, толком никто не знает, спелеологи еще не одолели полузаваленных ходов и траншей. Вроде бы жили в пещерах в XVII веке монахи-отшельники и бунтари-разбойники. Но сами пещеры существовали задолго и до них. Изрыты Дивы — уже в наши времена — окопами: в Великую Отечественную стоял по Дону фронт.
Теплоход идет очень медленно мимо Дивных гор — на такую красоту смотреть бы, смотреть, не отрываясь. И впечатление, которое вызывает Дивногорье, передать трудно, столь непривычен для глаза этот неземной пейзаж. Кажется, что такие же столбы-исполины увидят где-то на другой планете космонавты-земляне. А обернешься — обыкновенный донской пейзаж, глинистые кручи, рыбаки с удочками…
Двести лет назад русский академик Гмелин высказал предположение, что они произошли под воздействием воды и ветров. Иного мнения придерживался в прошлом веке воронежский историк Вейнберг. Он полагал, что Дивы построены руками человека и служили когда-то стенами могучей крепости. А другой воронежский историк — Марков — считал их гигантскими идолами, которым поклонялись языческие племена, обитавшие некогда на берегах Танаиса, как называли некогда Дон. Но скорее всего их образование связано с наличием в толще древнего мела системы вертикальных и горизонтальных трещин. На поверхности же в результате процессов размыва водами и переноса образуются эти столбы.