Уважает Шолохов стариков, встретит знакомых — долгими часами беседует с ними. А спросили как-то на встрече с ним читатели, как он собирал материал для «Тихого Дона», ответил, лукаво улыбаясь:
— Ходил с корзинкой по хуторам и станицам…
Это шутка, но она очень близка к истине.
Из Плешакова я направился в Кружилин. Там Шолохов родился. За деревянной перекладиной — вросший с годами в землю старенький курень, сложенный из самана и крытый соломой. Нынешняя его хозяйка — старушка преклонных лет — охотно приглашает в комнаты. Их две — крохотных, аккуратно выбеленных, с низким потолком. В углу — иконы старинного письма, на окне — вышитый рушник, сухие цветы бессмертника. Пучки трав по углам, душистых, пряных. Из этого маленького домика вышел в мир большой писатель. Хуторяне хотели было создать в курене музей — паломников-то ведь хоть отбавляй, едут и едут, — да Шолохов воспротивился: зачем, говорит, из меня мумию делать, я еще пожить хочу…
И остался этот курень как память в хуторе. Понастроили кирпичные дома, клуб большой вырос, школа-интернат, детский сад, больница, бытовой комбинат, своя теплотрасса появилась, водопровод, пекарня, даже хуторской «дворец счастья» — зал бракосочетаний.
Хутор Кружилин стоит уже не на самом Дону, а на пересохшей речке Черной — русло можно перейти посуху. Солончаки кругом, песок, но все улицы в зеленом наряде. Много сил и труда положили хуторяне, чтобы выходить саженцы, от сурового степного климата уберечь. Всех людей в совхозе подняли на большое дело, а как только осенью запахнет, все новые и новые сады закладывают.
Красивые здесь места — в пестром разнотравье, где один лог старается перещеголять другой праздничным нарядом. Тянется к солнцу в избытке сил шиповник с гирляндами алых гроздьев, раскинулась по балке грузная, с тяжелыми кистями бузина. И еще — желтый лох с непередаваемым маслянистым запахом, густые заросли шалфея, пурпурные маки — вся долина Черной сплошь травяные джунгли…
А там, где речка Черная впадает в Чир, — станица Каргинская. Здесь Шолохов учился еще до Богучарской гимназии. Школа эта маленькая, плохонькая. Рассказали как-то писателю про это станичники, и он не остался в долгу: отдал присужденную ему Ленинскую премию за «Поднятую целину» на строительство новой школы. И ребята справили новоселье в просторном и светлом здании. Есть у них и учебные классы, и химический, физический кабинеты, спортивный и актовый залы, свои мастерские. Пятьсот двадцать казачат учатся в одну смену. А в краеведческом уголке стоит маленькая парта, источенная временем и, конечно, «изукрашенная» ее многими владельцами. За нею овладевал грамотой школьник Миша Шолохов. После уроков он ловил в Чиру рыбу, водил лошадей в ночное. И первые донские рассказы были написаны им здесь. В декабре 1925 года он похоронил на станичном кладбище отца. Мать писатель потерял позже: она погибла от фашистской бомбы летом 1942-го, когда фронт приближался к Вешенской станице.
…И снова вьется дорога. Я уже порядком оторвался от Дона к югу, а надо еще заглянуть в станицу Боковскую.
Я видел эту станицу в декабре 1942 года. Не с рюкзаком, а с солдатским вещевым мешком за плечами обошел я морозным вечером сожженные и разбитые дома и лишь на самой окраине нашел землянку, где можно было согреться. Пришлось еще, помню, долбить промерзший насквозь настил дзота, чтобы отломать кусок шпалы для «буржуйки»: жаль было разбирать на дрова поврежденный бомбой дом по соседству.
Я не мог узнать Боковскую, и не потому, что она отстроилась заново на пепелище. До войны не было в станице столько садов, столько зелени. Как и в Вешках, здесь наступали пески. Не вдруг и не сразу прижилась здесь питомица севера — сосна. В иные весны раскаленные пески чуть не с верхом заносили молодые деревца. Выжили самые выносливые деревья, приобретали они новые качества, приспосабливаясь к зною и ветрам. Все меньше и меньше в этих местах становится песчаный разлив.
В самом центре Боковской — памятник Кривошлыкову. В «Тихом Доне» и в истории его имя стоит рядом с Подтелковым. Чем прославили себя эти два человека? Сердцем приняв революцию, они в числе первых встали под ее знамена, увлекая за собой трудовое казачество. А оказавшись в руках жестокого врага, не склонив головы, приняли смерть.
Кривошлыков родом с хутора Ушакова близ Боковской, на речке Кривой. Еще цел дом, где он родился и рос. Ветшают старые постройки. Поговаривают, что скоро вообще хутор снесут: совхоз строит благоустроенные дома на центральной усадьбе. Поэтому и памятник поставили не в Ушакове, а в Боковской.
За хутором Ушаковой опять пошли места, знакомые по «Тихому Дону». Ягодное — бывшее имение Листницких… Теперь в бывшем барском доме школа. Знаменитая роща, где Григорий огрел кнутом паныча. Покосившийся крест под двускатной крышей на развилке… На том, левом, берегу — станица Еланская. «Елань» значит чистое место посреди леса, пашня в бору, где все светло, зелено и весело. На этом, правом, берегу — хутор Крутовской, родина Подтелкова, председателя Совнаркома Донской республики, принявшего смерть в хуторе Пономареве вместе с Кривошлыковым, — в «Тихом Доне» это, пожалуй, самые сильные, самые волнующие страницы. Шолохов ничего не выдумал в потрясающих своей скорбной выразительностью картинах казни подтелковцев.
Крутовской — хутор побольше Ушакова, и новостроек в нем много. По сути дела, рядом со старым вырос новый хутор. А старый курень, где родился и провел молодые годы Подтелков, тоже сохранился.
На Дону едва ли не в каждом городе, каждой станице есть площади и улицы, названные именами Подтелкова, Кривошлыкова и их товарищей по отряду. Есть колхозы и совхозы их имени.
В переездах из одного хутора в другой я и не заметил, как осталась позади Ростовская область и началась Волгоградская. Запомнил только, как оборвалась асфальтированная дорога у речки Кривой и пришлось прошагать пешком километра три-четыре до новой асфальтированной дороги — уже на том, волгоградском, берегу. Удивительное дело — внутри области автобусы ходят до самого отдаленного хуторка и дороги сносные, но за пределы области вы не уедете ничем: перебирайтесь через «пограничную полосу» пешком. Маленький дождь — и связи вообще никакой, разве только через областной центр. Хорошо еще, что лето. И не только у дорожников это местничество. В Вешенской я хотел было позвонить в Усть-Хоперскую — это пятьдесят километров с небольшим. Оказывается, нужно вызвать по телефону Ростов, оттуда — Волгоград, а уже потом дадут Усть-Хоперскую.
Дорога по шолоховским хуторам была трудной. Я не хочу писать, как устал в этот день: боюсь отпугнуть тех, кто захочет проехать вслед за мной по этим хуторам. Одно скажу: я был доволен тем, что перечитал «Тихий Дон» по «первоисточникам». Не перечитал — бегло перелистал, потому что одного дня, одного месяца и даже одного года не хватит, чтобы узнать эти места и людей, живущих здесь.
На Хопре
Ты хочешь знать, как пахнет лето?
Чем нас томит его краса?
Ступай, проснувшись до рассвета,
Туда, где луг знобит роса.
Туда, — где свет небес бездонных
Вбирают нивы и сады,
Откуда я принес в ладонях
Лишь капельку живой воды.
От истоков и до самого устья Дона везло мне на дорожные знакомства, наверное потому, что интересные люди всегда в разъездах и «привалами» для них служат дома приезжих и гостиницы. В Усть-Хоперской таким интересным для меня человеком оказался егерь Семен Игнатьевич Бычков, приехавший в станицу по запутанным, как он сказал, фуражным делам. Судя по доброму его настроению, распутать дела удалось ему быстро, он оказался не только хорошим рассказчиком, но еще и пригласил меня, оставив рюкзак в доме приезжих, прокатиться на моторке в устье Хопра. Я давно слышал про красоты здешних мест и, конечно, отказаться не мог.