Расправа над самовольцами закончилась только под утро — несколько дней потом они передвигались с большим трудом, но больше ни разу не рискнули отправиться в автономное плавание, а я, выдержав приличную паузу, стал подкидывать потом работенку и им, и надо честно заверить — у меня не было более надежных ребят, чем эти двое. И все же нельзя сказать, что у меня были настоящие друзья в казарме — все завидовали мне и побаивались меня. Нет — поделиться своими опасениям или посоветоваться, как быть — мне было не с кем. Даже с майором, который был все это время моим единственным настоящим другом, даже с ним я не мог перемолвиться словом, потому что полковник сказал вполне однозначно — никому, а особенно майору — ни слова.
Я был уже достаточно хорошо знаком с методами полковника и понимал, что он мог послать кого-то и проследить за мной, мог даже поставить у майора подслушивающее устройство — а почему бы и нет? Ведь если он отправляет меня на встречу с английским дипломатом — видимо тут кроется какая-то серьезная интрига, надо попробовать самому разобраться — с чем это может быть связано. То, что кроме нашего сексуального бизнеса у полковника были еще каналы заработка я знал наверняка — как то раз я был у него на даче и помогал там его жене по хозяйству — надо было починить забор, что-то там прибить. Что-то там вскопать — обычная лабуда.
Сначала я удивился, что полковник не вызвал к себе на дачу взвод новобранцев, которые все перепахали бы просто в секунду — но, побывав там, понял, что к чему — дача ломилась от роскоши. Да это была и не дача в нашем обычном понимании, это был огромный трехэтажный кирпичный коттедж, с резными окнами, с мраморными полами, с дверями красного дерева, хрустальными люстрами, коврами и прочими признаками роскошеств. Излишне говорить, что кухня была оборудована так, как я и представить себе не мог — видел такую технику только в дорогих цветных журналах. В гостиной стоял огромный телевизор, а жена полковника, между прочим, сама очень грамотно рулила на новеньком джипе «НИССАН-ПАТРОЛЬ» немыслимых размеров. Так что ж, предположим даже, что полковник имел что-то там от продажи наших задниц — этого бы никогда не хватило даже на полмашины, не говоря уже обо всем, что я там увидел. И конечно, такую роскошь показывать взводу солдат нельзя ни под каким видом — видимо, поэтому работами по хозяйству был озадачен именно я, как наиболее доверенный человек.
На чем еще мог зарабатывать полковник? Да на чем, как не на продаже армейского имущества. Кое-что говорил мне майор, сетуя, что побаивается серьезной проверки, ведь у нас в части мало чего осталось непроданного. Что ж — пожалуй, я на верном пути — полковник хочет что-то продать англичанину. Что бы это могло быть? Наверняка не мелочь какая-то — из-за мелочей затевать такую рискованную и дорогостоящую игру никто бы не стал. Значит… Вывод был для меня совсем не утешительным. Значит, я вляпался в дерьмо по самые уши — значит, я вынужден буду играть центровую роль в какой-то сделке, которая вполне может заинтересовать не только наши финансовые органы, но, возможно, и ФБР, не говоря уже об ИНТЕРПОЛЕ. А мне, в лучшем случае, будет светить дисбат, а, в худшем случае, я не переживу того дня, когда эта афера раскроется. Что делать? Отказаться?
Но я еще слишком хорошо помнил, как в самую первую нашу встречу полковник мне легонечко дал понять, что выбора у меня нет — отказ не принимается, он выбрал меня — и уже по одной той причине я должен всегда отвечать:
— Есть, товарищ полковник, будет сделано, товарищ полковник.
Я не страдал провалами в памяти, чтобы забыть, что стало с Сашкой.
Получалось, что выбора у меня нет. Ну — была не была, я решил ввязаться в эту рискованную игру, но, на всякий случай, все время быть готовым на самые решительные меры вплоть до… Я еще не знал вплоть до чего, но понимал, что, возможно, в результате всех этих игр мне просто придется спасать свою шкуру, а мое чутье, настоящее звериное предощущение опасности, которое сохранилось у меня, может быть, в нетронутом виде именно потому, что корнями я был очень близок к природе — я же простой деревенский парень — и жить, больше подчиняясь инстинктам, для меня вполне нормально, итак, на всякий случай я решил принять некоторые меры предосторожности, и, как впоследствии выяснилось, был прав.