— А теперь ты сам замерзнешь, — вдруг как-то очень нежно сказала она.
— Да ладно, я же мужик.
— Слушай, а пойдем ко мне, чаю попьем, — вдруг предложила Тамарка, — а хочешь, я тебе музей голограмм покажу.
— А можно? — я не верил своей удаче.
— Конечно можно, — засмеялась она, за руку увлекая меня к поезду.
В тот момент я забыл обо всем — и о том, что мои друзья остались в клубе и не знают куда я делся. И о том, что уже надвигается ночь, а надо бы еще добраться до деревни, а то мамка будет волноваться. Я шел в музей голограмм с роскошной московской шмарой — о чем еще можно было мечтать.
Тамарка провела меня в какой-то длинный вагон, с трудом отыскав выключатель зажгла свет — и я увидел какие-то очень маленькие прозрачные стеклянные коробочки с плавающими там фигурками.
— Ну гляди, — сказала скучным голосом Тамарка.
— Это че? — ошалел я.
— Да голограммы эти.
— Как, вот такие дурацкие коробочки и есть голограммы? — я был совершенно разочарован. Само слово «голограмма» казалось мне таким прекрасным и таинственным, а тут вдруг — нате вам — какие-то коробочки, что-то очень примитивное и скучное.
Тамарка рассмеялась:
— Конечно, дурь какая-то, я и сама не знаю, зачем они это в вагоне возят, да еще всем показывают, ну не расстраивайся, у меня еще есть чего тебе показать, пошли в купе.
Она утащила меня к себе в купе, где было как-то очень по-жилому уютно.
— Понимаешь, мы уже месяц ездим по всей стране — вот в этом поезде, можно сказать, и живем. Тоска страшная, — рассказывала Тамарка, возясь с кипятильником, а затем разливая чай по чашкам, — ну, а тут — смотрю — парень такой симпатичный стоит, а ты меня и покурить еще пригласил, ну я и обрадовалась — хоть поболтать с кем-то, кроме моих вечно пьяных комсомольцев…
Она еще долго чего-то говорила, и я был очень рад этому обстоятельству — сам я не мог вымолвить ни слова. Я только смотрел на нее во все глаза, как на какое-то невиданное чудо, и чувствовал, что от ее близости, от ее нежного девичьего запаха со мной происходит нечто диковинное. Мой член начал подниматься и стоял, как вкопанный, стесняя мои движения, не давая мне ни на чем сосредоточиться, кроме этого странного и балдежного ощущения собственного стоящего члена. Я просто не знал что мне делать, если она заметит это мое безобразие в штанах. Можно представить, как она возмутится. Что мне делать — я действительно не знал, у меня еще никогда не было женщины.
И вдруг Тамарка посмотрела на мою ширинку все понимающим взглядом.
— Ой господи, — сказал она, — ну чего ты ждешь-то, я уже вся я замучилась, ну иди же ко мне, — и она первая прижалась ко мне своим горячим девичьим телом, впрессовывая свои губы в мой пересохший рот.
Я и не целовался ведь никогда до нее с девчонками.
После того, как ее первая попытка поцеловать меня окончилась неудачей, она с изумлением отстранилась и спросила:
— Ты что — не целовался никогда, что ли?.
Я отрицательно помотал головой:
— Никогда.
— И что, с девчонкой никогда этого, ну, по-настоящему, ничего не делал?
Я опять помотал головой, не в силах произнести ни слова. Мой член уже распух настолько, что казался мне больше меня самого, казалось — он доставал уже мне до носа.
— Ну, что ж, — заявила Тамарка. — придется лишить тебя невинности, — и она умелыми руками расстегнула мою ширинку и погладила руками мой набухший затвердевший член.
— Да какой он у тебя огромный — я таких не видела! — восхитилась она. — Ну, не бойся, ты просто сиди и балдей — я сама все сделаю, — с этими словами она опустилась на колени между моих ног и принялась облизывать мой нервно пульсирующий и раскаленный как огонь орган, проводя язычком по всей его длине, заглатывая его своими мягкими губками, а я сидел и не понимал, что же это со мной такое происходит, не знал хорошо это или плохо, просто чувствовал какую-то неведомую раньше истому и блаженство.
— Подожди, не торопись, — приговаривала Тамарка, — и вот она уже подняла свою юбочку, сама стянула с себя трусики и вдруг уселась на меня сверху, и я почувствовал как мой набухший член погрузился во что-то нежно сладкое и влажное, не выдержав напряжения я дернулся несколько раз и почувствовал, как горячая струя исторглась из моего тела.
— Ну как, миленький, понравилось? — щебетала Тамарка, поглаживая меня ладошкой по щеке.
И вдруг она мне стала так омерзительна — эта чужая московская девчонка, которая трогала своими руками нечто только мое, нечто такое интимное, — я с брезгливостью вскочил и, оттолкнув ее от себя, выбежал из вагона, почему-то крикнув уже с улицы: «Спасибо!» Ответом мне был только ее заливистый хохот.