Выслушав внимательно всю историю Статюк пообещал помочь нам на добровольных началах — а в случае осложнения ситуации включиться в нее уже официально.
— Чует мое сердце — непростой тут узел завязывается, — смачно раздирая воблу на тонкие полосочки говорил он, — ну да ладно. Не из таких передряг, бывало, ребят вытягивал. Так что не дрейфь, парень, — обращался он уже конкретно ко мне, — и благодари Бога, что у тебя есть такой славный кореш, как майор. Мы с ним еще в школе за одной партой сидели — как ты сам понимаешь — эта дружба самая настоящая, такая, которую через всю жизнь проносят. Так ведь, Вадя, — спросил он у майора, и тот важно кивнул головой, подтверждая слова друга. Сказать он ничего не мог. Ибо рот у него был забит воблой.
Статюк снабдил меня кое-чем весьма специфическим — например, теперь пуговица на моем кителе все время работала как очень чуткий микрофон. Для пользы дела Владимир даже вызвался в понедельник взять отгул на работе и подежурить в своей машине где-нибудь неподалеку от нашей части — чтобы суметь записать мой возможный разговор с полковником.
— А вдруг он меня завтра не вызовет, — засомневался было я.
— Вызовет, — уверенно сказал Володя, — даже и не сомневайся, обязательно вызовет, ему и так уже невтерпеж с тобой погутарить, хотя, конечно, все детали он уже знает от Буряка.
Как оказалось, Володя был абсолютно прав, но вот удалось ли ему записать наш с полковником разговор — я к сожалению узнаю только в следующее воскресенье. Мы договорились пока встречаться в том парке каждые выходные, чтобы не торопясь, спокойно и не вызывая подозрений обсудить развитие ситуации. Более того — именно через Статюка мы с майором договорились держать связь на случай непредвиденных осложнений. Так что я был вполне уверен в себе и спокоен, ибо чувствовал, что у меня за спиной могучая группа поддержки в лице двух корифеев — Вадима и Володьки.
Итак, началась большая охота.
Внутреннее напряжение не давало мне расслабиться ни на мгновенье. Что бы я ни делал, выполняя свои обычные обязанности, я постоянно прокручивал в голове те ли иные возможности развития ситуации. В конце концов мне это так надоело, что я плюнул на все и решил попытаться спокойно дождаться встречи с англичанином, больше не думая об этом, а то ведь так и свихнуться недолго.
* * *Полковник сидел в своем кабинете, сжимая руками мучительно болевшую голову. «Что-то давление разыгралось не на шутку, — с тоской подумал он, — коньячку, что ли, дерябнуть.» Он встал, закрыл дверь в кабинет на ключ, достал из холодильника всю ту же початую бутылку коньяка, из которой недавно угощал этого пидора, Тимофея, поставил ее на столик, достал еще и яблоко, разломил его пополам, положил рядом с бутылкой, потом, тяжело закряхтев, опустился в мягкое, проглатывающее тело кожаное кресло, налил себе небольшую стопочку и со смаком выпил ее, закусив яблочком. Потом откинулся на спинку кресла и стал ждать, когда придет долгожданное облегчение. Вообще-то он не был пьяницей — но коньячок любил, всегда имел в запасе несколько бутылок — для себя и гостей, и пил его помаленьку не большими дозами. Вот как сейчас. Одуряющая головная боль, вызванная давней гипертонией, почти всегда отступала после такого лекарства, как про себя называл коньяк полковник. Вот и сейчас голова начала постепенно становиться более легкой, какой-то невесомой, потом исчезла острая боль. И после нее осталось только тупое ощущение дискомфорта, а постепенно ушло и оно. Полковник с облегчением выдохнул: «Рассосалось.»
Полковник злился на себя — что это он, как мальчишка, разволновался. Подумаешь — разговор с этим Тимофеем. Все вроде бы нормально — чего уж тут дергаться.
Но подсознательно, каким-то неясный шестым чувством, несмотря на внешнюю податливость солдата, полковник чувствовал, что парень не так прост, как кажется. «Ну хорошо, уговаривал он себя — ну не так прост — так это даже лучше, дело-то ему серьезное поручается — пусть мозгой-то работает хоть чуть-чуть.»
Да, разнервничался полковник, значит стар стал, плохо владеет собой — раньше, в былые-то годы, и глазом бы не моргнул. А тут видите ли — гипертония. Эх, теперь он злился уже на себя самого.
С другой стороны — как было не нервничать, если от этого мальчишки, от этого мутного солдатика зависело дело всей его жизни. Полковник приступал теперь к самой важной для себя операции, в которую уже было вложено немало сил и денег — ему надо было организовать продажу большой партии оружия арабским террористам.