Выбрать главу

— Я не позволю разобрать амбар, — сказала в телефонную трубку девушка, та самая, которую я встретил на строительном участке. — В этой деревне крестьяне собираются основать кооператив, и мы должны сохранить этот амбар.

Я изложил женщине, сидевшей за столом, цель моего посещения.

— Второй секретарь, товарищ Малгожата, проинформирует вас, — ответила она мне, указывая на девушку, говорившую по телефону.

Писатель Ян Виктор однажды поехал в Жешовское воеводство на авторский вечер.

— Маэстро, — приветствовал его заведующий клубом, — с одной из ваших книжек я не расстаюсь.

— С которой? — спросил писатель.

— С «Отверженными», маэстро.

У меня нет иллюзий относительно моей популярности, однако второй секретарь сказал, что меня знает.

— В тот день, когда мы познакомились, в Варшаве было на сто тысяч человек больше, чем обычно: 22 июля 1949 года Варшава открывала трассу В-3. На Мариенштатском рынке я познакомилась тогда еще с одним человеком. Бразильским писателем Амаду. Какие у него пылающие глаза.

Поделившись со мной этой «информацией», второй секретарь покраснел.

— О вашем приезде мне писали… Нет, — торопливо пояснила она, — только от вас зависит, зря вы сюда приехали или не зря.

«За словом в карман не лезет и краснеет, — подумал я. — Вот тебе и второй секретарь».

— Позвольте, у польского радио пять миллионов слушателей, пусть город Б. покажет себя, — вернулся я к своим делам.

— Нет, это слишком тяжелая задача, мне она не по плечу, — защищалась она. — Ведь у нас, по правде сказать, ничего интересного…

Постепенно, однако, она разговорилась, делая паузы в самых неожиданных местах. Я узнал многое, узнал, что количество жителей составляет уже свыше пятидесяти тысяч — больше, чем перед войной. Во время оккупации сюда стекались люди из Познаньского воеводства, а после войны — с востока, одни остались, другие — нет.

Более двадцати тысяч жителей окрестных деревушек ушли в промышленность. В деревнях создаются кооперативы.

— Мы основали также кооператив в бывшей резиденции Витоса. Мы гордимся нашей школой садоводства, — продолжала она. — Деревенские ребята учатся в бывшем дворце Сангушко, ставят опыты с хлопком. Поскольку вы уже здесь, загляните также в Залипе. Вся деревня рисует — вот так вот! — рассмеялась она. — В пятьдесят первом году, когда залипянские женщины поехали расписывать пароход «Баторий», варшавские художники обалдели. Залипянки взяли ведра с красками, влезли на стремянки и безо всякого богослужения принялись рисовать. Наша сторона богата талантами.

«Ты сама, наверное, рисуешь, уважаемый секретарь», — подумал я про себя.

— В Залипе побеседуйте с гражданкой Цурыловой. В Щецине на совещании Цурылова поднимается на трибуну, все ждут ее выступления, а она обращается к министру:

— Товарищ министр, польские художницы, залипянские женщины, работают при керосиновой лампочке, как во времена короля Цвечка. Разве это не стыд? Хотелось бы мне услышать, когда нам проведут электричество.

— Так вот сразу? — смеется министр.

— Да, сразу, — Цурылова вовсе не шутит.

— Я сразу не могу.

— Так я подожду.

— Как это? — удивился министр.

— Да, потому что, если я не добьюсь от вас электричества, залипянские бабы мне житья не дадут.

— Не могу сразу, вопрос надо обсудить.

— Обсуждайте, я подожду.

— Как это «подожду»?

— А так, пожалуйста, обсуждайте.

Только после того как министр назвал месяц, день и час, Цурылова произнесла свою речь.

Я знал, где помещается школа, выяснил, в котором часу и откуда отходит автобус в Залипе, но, когда собрался уходить, второй секретарь задержал меня:

— Сегодня лучше посидите с нами, я вас представлю нашим людям, послушаете, какие у нас заботы, а завтра поедете. Вы здесь в первый раз после войны?

— Да.

Я остался. Вечером, когда я возвращался к себе, впервые с момента приезда у меня не сжималось сердце. Напротив, меня радовала улица, толпа, огни, музыка, которая лилась из репродукторов, меня радовало высокое небо, усыпанное звездами. Я отвлекся от себя и от воспоминаний и чувствовал себя почти счастливым. Сознание, что ты участвуешь в жизни, что ты кому-то нужен, преображает человека, озаряет все вокруг него. Как отвратительны места, пропаханные смертью, и как прекрасна живая жизнь!