— Следуйте à moi [16], — сказал молодой человек и вывел их в холодный коридор с голым полом.
— Мне так приятно видеть вас наконец, — сказал он, оглянувшись, — хотя, учитывая обстоятельства, я чувствую, что мы уже давно знакомы.
— Какие такие обстоятельства? — спросил мистер Рэнсом.
— Еще немножко терпения, — успокоил его Мартин.
Мистер и миссис Рэнсом ожидали в темноте, пока молодой человек возился с замком.
— Я сейчас немного проясню обстановку, — пошутил он, и комнату залило светом.
— Входите, — сказал он и засмеялся.
Усталые, грязные, полуослепшие от яркого света, мистер и миссис Рэнсом сделали шаг вперед и… очутились в собственной квартире.
Все было точно так, как в тот вечер, когда они пошли в оперу. Ковер, софа, стулья с высокими спинками; точь-в-точь их кофейный столик, фанерованный ореховым шпоном, с резными бочками и витыми ножками, со свежим номером «Граммофона» на столешнице. Не было забыто и вышивание миссис Рэнсом — оно лежало на краю дивана, куда она положила его без четверти шесть, перед тем как пошла переодеваться в тот поистине незабываемый вечер. Здесь на кофейном столике стоял стакан, из которого мистер Рэнсом выпил капельку чего-то, что должно было придать ему сил во время первого действия «Cosi» и край которого (миссис Рэнсом провела по нему пальцем) все еще оставался липким.
Стоявшие на каминной полке старинные дорожные часы, которые подарили мистеру Рэнсому на двадцатипятилетие службы у «Селви, Рэнсома, Стила и К°», пробили шесть, но миссис Рэнсом не поняла, были ли это тогдашние шесть или сегодняшние. Лампы горели как в тот вечер.
— Я знаю, нельзя попусту жечь электричество, — имел обыкновение говорить мистер Рэнсом, — но свет может отпугнуть случайного вора.
На столике в коридоре лежала вечерняя газета: мистер Рэнсом оставил ее для миссис Рэнсом — обычно она читала газету за кофе утром следующего дня.
Если не считать картонной тарелки с остатками недоеденного холодного карри, которую Мартин аккуратно задвинул ногой под диван, пробормотав «Прошу прощения», всё, каждая мелочь, были на своем месте; казалось, Рэнсомы вернулись к себе, в свою квартиру в Нэсби-мэншнз, на Сент-Джонз-Вуд, а не попали в ангар, в промзону на окраине черт знает чего.
От дурного предчувствия, с которым миссис Рэнсом выезжала днем, не осталось и следа; она ощущала одну только радость; счастливая, она бродила по комнате, улыбалась и издавала «ахи!» и «охи!», беря в руки то одну, то другую милую сердцу вещицу, порою протягивая ее мужу, чтобы и он мог ею полюбоваться. Мистер Рэнсом, со своей стороны, также был растроган, особенно когда увидел свой старый сиди-плеер, старый верный сиди-плеер, как он был склонен думать о нем сейчас, далеко не чудо света — что верно, то верно, — а почтенный старичок, но все равно преданный и старомодный; да, приятно было видеть его снова, и мистер Рэнсом даже дал послушать миссис Рэнсом обрывочек «Cosi».
Наблюдая за этим «воссоединением семьи» с улыбкой чуть ли не горделивой, Мартин спросил:
— Всё в порядке? Я старался сохранить всё как было.
— О да, — отозвалась миссис Рэнсом, — идеально.
— Поразительно, — вырвалось у ее мужа.
Миссис Рэнсом кое-что припомнила:
— Я оставила жаркое в духовке.
— Да, — сказал Мартин. — Я съел его с удовольствием.
— Оно не пересохло?
— Самую малость, — заверил ее Мартин, провожая Рэнсомов в спальню. — Наверное, надо было поставить на тройку.
Миссис Рэнсом, кивая в знак согласия, заметила на туалетном столике обрывок бумажного полотенца (ей вспомнилось, что у них тогда кончились «Клинекс»), которым она промокала помаду — снимала излишек с губ — три месяца тому назад.