— Ну, все, тебе пиздец, брат. Умножай срок в два раза.
— Пошли они на хуй.
— Будут еще бить.
— Я им скажу, что не собираюсь больше жить на воле. А сколько их, ментов ебаных, порублю и калеками оставлю, пока здесь нахожусь, одному Богу известно.
— Крут. Только смотри, много парней во время этапирования были пристрелены «при попытке к бегству». Как бы они и тебя в график не внесли.
— Не внесут. За меня сейчас общество солдатских матерей вступится. Будут контролировать этих пидорасов.
— Как знаешь, но ты мне нравишься. Помогу, чем могу.
— Спасибо.
— Жрать хочешь?
— Просто пиздец как…
— «Челюскин», принеси жратвы, — крикнул куда-то в угол Вагон.
— Что нести? — пробуровил хозяйственный Челюскин из-за угла.
— Все неси.
Какой-то зэк засуетился.
— Почему «Челюскин»? По имени полярного исследователя?
— Нет, он — домушник, его когда брали, то он — мосол и слабак — драться не умеет, конечно, но представь… Четверых ментов искусал. Один в реанимации лежит. Сначала ему хотели погоняло «Зубастик» дать, но потом сжалились — назвали «Челюскин».
— Весело.
— А у нас тут, брат, не соскучишься…
— Как на войне.
— Нет, брат, страшнее.
— Мне пока нравится, — сказал и вытер очередной поток крови из носа.
Вагон посмотрел и заржал:
— Мне пока нравится?! — Вагон посмотрел по сторонам, ища поддержки своему удивлению. — Ему пока нравится?! — протянул руку Мейерхольду: — Я тебя уважаю!
Вагон вскочил с нар и заорал всем:
— Слушать сюда. Кто хоть пальцем тронет Мейерхольда, проснется мертвым. Поняли. И все по зонам передайте. Мейерхольд — наш брат.
— Ну, что будем делать? — Юрий Исаакович поднялся на смотровую площадку картинг-центра и поцеловал Еремею.
— Какие предложения?
— Предложений два. Так как мы вместе финишировали, то или ничья с обнулением условий спора, или выполняются оба условия. Ничья меня больше устраивает — не хочется терять полмиллиона впустую.
— Ничего себе… Меня тоже ничья устраивает. Опять рожать — это опять на два года выпасть из жизни.
Тут вмешался Оська:
— Предлагаю голосовать. Только Славка не голосует — она не участвовала в споре.
— Как так, я тоже член семьи.
Оська поднялся, наклонился к уху и шепнул:
— Слушай меня, сестра.
— Итак, — начал Юрий Исаакович, торжественно оглядев всех, — кто за то, чтобы были выполнены оба условия спора: и ребенок, и кредит?
Тишина. Юрий Исаакович посмотрел на Еремею. Оська посмотрел на Юрия Исааковича. Еремея посмотрела на Оську. Через мгновение, словно по команде, все трое подняли руки и заозирались друг на друга. Три секунды серьезно помолчали, а потом заорали от радости.
— Черной икры и бутылку шампанского Veuve Clicquot Ponsardin Brut! — брутально пародируя гусар, закричал во весь голос Оська официанту.
— Две! — радостно подхватил Юрий Исаакович. Вскочил, как мальчишка, обнял счастливую Еремею и целовал ее лицо.
Только Варвара, глядя на это счастье, смеялась и плакала. Плакала и от увиденного счастья, которое можно потрогать руками, и от горечи за свою жизнь, за отношения с Ричардом.
Пока несли шампанское, Юрий Исаакович отвел Варвару за соседний столик для разговора.
— Говори. Только правду.
— Да, только правду… Практически все, что есть на рынке, практически все употребляю…
— Плохо.
— Но я не хочу сама, поверьте, Юрий Исаакович, я сама с собой уже не справляюсь.
— Значит, так, я сегодня договорюсь с лучшим доктором частной клиники «Сейф». Завтра они тебя примут. Сделают «де-токс».
— Что это?
— Очистят кровь через абсорбенты. Физической зависимости у тебя уже завтра не будет. Останется только психологическая. Что с ней будем делать?
— А что нужно? Я на все готова, только помогите.
— Я посоветуюсь с отцом Ричарда. Может, придумаем тебе какое-нибудь занятие, чтоб мозги твои отвлечь.
— Спасибо вам огромное.
— Смотри, Варь, не остановишься — сдохнешь.
— Я постараюсь.
Он поднялся.
— Да, все время хотел у кого-нибудь спросить. Скажи, какая моя дочь?
— Какая Славка?
— Ну, да. Какая она как подруга, как человек? Не очень дура?
— Да вы что, Юрий Исаакович, мы, конечно, иногда с ней сремся… извините, ругаемся, но она моя единственная подруга. Я ее очень люблю. Она искренняя и честная.
— Точно не сука?
— Точно, Юрий Исаакович, точно. Она хорошая… И вся семья ваша замечательная. Один Оська только чего стоит. А Еремея какая…
— Ладно, хватит. Идем. Спасибо…