Надо сказать, что различных атрибутов друида у него стало гораздо меньше, чем было в старом доме. Не было бесчисленных свисающих с потолка пучков ароматных трав, не было полок, заставленных сосудами с отварами и настойками. Не было и выточенных из дерева маленьких идолов и рун, разбросанных по всему дому. Но Хьялдур, кажется, не унывал – все-таки главное то, что мы остались в живых, а остальное можно восстановить и зажить еще лучше прежнего. Ради этого я и лезу из кожи вон, пытаясь придумать что-нибудь новое.
С этими мыслями я медленно опустилась на мягкие шкуры и невольно прикрыла глаза. Темнота для меня пришла незаметно.
Разбудил меня Хьялдур, буквально ворвавшийся в палатку.
– Майя! – он встряхнул меня за плечо и я нехотя разлепила глаза. – Пора.
Я медленно кивнула ему в ответ, потянулась и собиралась было вылезти из его жилища, как вдруг он снова коснулся моего плеча. Я оглянулась и увидела беспокойство на его лице.
Было сложно понять, что он чувствовал – с одной стороны Ун в его представлении был источником всех бед на земле, а с другой… Он ведь мне доверял, в конце концов.
– Ты уверена? – спросил он, пристально глядя в мои глаза.
– Одному человеку не под силу удержать власть, Хьялдур, – тихо ответила я. – Нужна не только сильная рука и трезвый ум, но и образ для поклонения.
– Ты ведь представляешь последствия своего решения? – строго спросил друид.
– Да. И я сама несу за это ответственность.
Я улыбнулась ему и приподняла шкуру, загораживающую вход. Напоследок я обернулась и, обнажив острые зубки, весело выпалила:
– Я же Майя Бортдоттир, форр фан да!
Я услышала, как Хьялдур тяжело вздохнул и, чувствуя, как в груди истошно бьется от волнения сердце, а ноги становятся мягкими, как сухие соцветия вейника, наконец, вышла в прохладную темноту вечера.
Солнце уже давно опустилось за горизонт, и с низин нашего фьорда не было видно того краешка неба, который все еще оставался бледно-розовым, хранящим в себе последние лучи небесного огня. Вокруг не было ни одного крохотного костерочка – будто бы все люди, что окружали меня, разом покинули это место. Но о том, что они все еще здесь, говорило одно – десятки голосов, криков и звонких смешков, доносящихся с берега. Темноту разрывал яркий свет огромного костра, в свете которого причудливыми фигурами играли длинные тени веселящихся людей.
– Пиявки! – звонко выкрикнула я и цокнула языком.
Из-за черных столбов огромного шатра, словно бесшумные тени, возникли фигуры моих друзей. Свена среди них сейчас не было, однако Кира вела за собой Хендерсона, держа его за локоть. В дрожащей руке, держа под мышкой, он нес тагельхарпу, а Снорри тащил огромный бубен.
– Мы готовы? – спросила я, чувствуя, как от волнения слегка дрожит мой голос.
– А сама как думаешь? – проворчал Снорри.
– Как никогда! – весело оскалилась Кира.
Варс же вместо ответа протяжно завыл по-волчьи, ритмично колотя маленьким кулачком по деревянному столбу.
Снорри подхватил ритм, одной рукой держа бубен, а другой с силой ударяя по нему длинной костью, из которой было выточено нечто вроде ударной палочки.
Я взяла из рук Хендерсона тагельхарпу, и мы двинулись к берегу, шагая в ритм ударов Снорри. Когда мы уже подходили к беснующимся на берегу людям, старик затянул низкую, протяжную ноту. Его гортанное пение эхом отражалось от чернеющих в темноте скал, а люди вокруг разом замолчали, непонимающе разглядывая нас.
Когда же мы наконец добрались до костра, я встала у самого пламени, чувствуя, как обжигающий жар ласкает мою спину и плечи. Перехватив инструмент поудобнее, я ударила смычком по струнам, подхватывая ноту, которую взял Хендерсон. Костер затрещал, снопы ярких искр взметнулись в темное, полное сверкающих звезд небо.
И в один миг старик замолчал. Лишь я и Снорри продолжали мрачную, первобытную мелодию. Но стоило Варсу сесть передо мной на четвереньки и завыть, словно дикий волчонок, Хендерсон, используя всю силу голоса старого скальда, запел.
Его песнь невозможно было бы перевести ни на один язык, существующий в любом из миров. Это был дикий, но прекрасный поток метафор, ритмичных выкриков, в которых к нему присоединялись мальчики, истошно вопя, и непонятных простому человеку конструкций, вызывающих первобытный трепет где-то на уровне инстинктов.
– И был Ун! – выкрикнула я, когда Хендерсон приостановился. Снорри быстрее забил в бубен. – И был он не дух – человек!
Кира, снующая вокруг костра, подкинула в огонь небольшую связку сухих трав, и тот разгорелся с новой силой, извергаясь огромным количеством сияющих искр.