– Я не видел такого ни у кого из детей этой деревни, однако… Женщина, как твое имя?
– Х-Хельга, господин…
Меня аж передернуло от того, как моя мать унижалась перед ним, как она тряслась от страха.
– Скажи, Хельга, что не так с вашим зерном? Правда ли ты кормишь ребенка отравленной пищей?
– Н-нет, я бы…
– Что с зерном, Хельга?! – прикрикнул он на нее, не дав ей сказать и слова в свою защиту.
Мама закрыла руками лицо и в страхе отвернулась от старого воина, дрожа всем телом от ужаса. Мне оставалось лишь продолжать плакать, поскольку в текущем обличье иной роли сыграть не могла.
– Фэнн кьярринг… – процедил капитан сквозь зубы. Интересно, этих слов еще не знаю. – Плевать, оставьте этот дом и высыпьте на снег те мешки, которые мы взяли в этой деревне.
– Есть! – крикнули разом солдаты и выбежали из дома.
Капитан в последний раз взглянул на нас с мамой, и уже когда уходил, я хитро ухмыльнулась и показала язык ему вслед.
Впервые за много лет, праздник в деревне устроили зимой.
Как только воины ярла уехали прочь от “прокаженной” деревни, люди со всего селения дружно вышли из своих домов, шокировано глядя на огромную гору зерна у нашего дома и пустые мешки рядом с ней. Мама тоже быстро успокоилась, хоть и не понимала, что произошло.
Вместе с ней вышла на улицу и, когда все собралась у горы зерна, громко выкрикнула:
– В зерне нет жуков! Зерно съедобно! Радуйтесь, потому что я, Майя Бортдоттир, обманула ярла! – с последними словами широко улыбнулась, показывая синие от сока цветка зубы.
Люди вокруг разом радостно закричали. Женщины, старики и даже жена старосты бросились к моим ногам. Кто-то даже стал целовать босые пальцы, и от щекотки звонко засмеялась.
В толпе людей увидела Хьялдура. Даже он был в шоке от этой ситуации. Расталкивая людей вокруг, он быстро пробрался ко мне и усадил себе на плечи.
– Скажи им, Майя! – засмеялся он. – Скажи им!
Сразу поняла что он имеет в виду.
– Эта зима не принесет с собой смерть! – весело крикнула, и люди снова радостно зашумели.
К вечеру начался праздник.
Те, у кого воины успели забрать зерно, вернули то, что принадлежит им, и в итоге выяснилось, что эти идиоты даже оставили здесь один лишний мешок.
Вся деревня, как и на мой день рождения, притащила к нашему с родителями дому столы и стулья, недалеко на пустыре развели огромный костер, и начался самый настоящий пир. На этом торжестве жизни выпивала даже, казавшаяся мне интеллигентной женщиной, жена старейшины. К тому времени, как наступила темнота, многие были в стельку пьяны и абсолютно все были настолько сыты, что не могли встать с насиженных мест.
Один только порядком пьяный старик все играл и играл на тагельхарпе, и с каждым часом у него лопались одна за другой струны, сделанные из растительных волокон.
Когда взошла бледно-голубая луна этого странного мира, люди наконец стали расходиться по домам. Шатаясь от выпитого, рыгая от съеденного, деревня наконец уснула. Мама же не позволила мне лечь на свою кроватку и вместо этого положила рядом с собой, крепко обнимая и рыдая от счастья. Сентиментальность в ней, конечно, сильнейшее качество, однако вскоре волосы у меня стали настолько мокрыми от слез, что я не выдержала и, поцеловав маму напоследок, улеглась в свою кроватку.
А цветок был очень кислым.
Наконец-таки, впервые за долгое время деревня не голодала. А когда люди сыты, они способны добыть еще больше еды. Этой зимой не было проблем ни с мясом, ни с рыбой, и при этом мастера успевали даже выпарить из морской воды немного соли, большую часть которой подарили моей маме.
Приятно было видеть, что деревня по-настоящему жива. Целыми днями на улицах слышались звонкие детские голоса, смех и шутки взрослых, и иногда веселая музыка.
И впервые за долгое время все ждали мужчин не потому, что они спасут всех от голода, а потому, что по ним действительно скучали. К сожалению, их возвращение стало довольно мрачным событием…
Только завидев на горизонте знакомый корабль, какая-то неизвестная мне девушка пробежала всю деревню, громко и радостно крича об этом. Вскоре все мы вышли наружу из своих домов в ожидании вернувшихся из долгого похода отцов и мужей.
Со скалистой тропы медленно спускались один за другим они, наши бравые воины и грабители. Однако не было слышно радостных возгласов, а на лицах вернувшихся застыло выражение печали, скорби и разбитости. По тропе поднялось всего двенадцать человек из тридцати шести. Остальных везли на небольшой телеге.
Покойные лежали друг на друге с застывшим выражением ужаса на лицах. Кожа их была белее снега вокруг, а волосы наоборот, казалось, потемнели. Никто не говорил ни слова, потому что все, что сейчас можно было сказать, было и так понятно. Это была самая настоящая трагедия, и такого явно не случалось уже давно.