На следующий день, однако, история повторилась.
Подношения были скромнее. Кто-то оставил мне то, в чем давно уже нуждалась, но никак не догадывалась попросить родителей.
– Мам, смотри!
Держала в руках новенькие, под мой размер, лапти, а на плече были накинуты толстые меховые полосы для обмотки ног.
Вот знают же, чем подкупить злого духа, заразы!
– Наверняка от Киликии, – мама улыбнулась. – По секрету скажу: она спрашивала меня, чего бы тебе хотелось.
– Угадала. – улыбнулась. – Мам, научи ножки обматывать.
Она сперва удивленно посмотрела на меня, а затем звонко засмеялась, прикрыв рот ладошкой.
– Чего смешного? – скрестила руки на груди.
– Ты придумала, как получить много соли из морской воды, но не знаешь, как правильно намотать портянки, – она просто не могла перестать смеяться. – И все-таки ты ребенок. Мой ребенок.
Смех ее был настолько заразительным, что я не удержалась и прыснула вместе с ней. Если так подумать, то это и вправду смешно.
И все-таки я ребенок.
Мать усадила меня на кровать и достала ту самую крапивную веревочку, что сплела за вчерашний день. Сегодня она уже высохла над огнем и стала на удивление прочной.
В том, чтобы правильно намотать на ноги портянки, из чего бы они ни были сделаны, на самом деле нет ничего сложного. Главное все сделать так, чтобы ткань (или мех, в моем случае) закрывала всю поверхность стопы и еще несколько сантилагов лодыжки. Далее она просто обматывается веревочкой в противоположную сторону, чтобы обмотка крепко держалась на ноге, и завязывается на узел, владение которым с гордостью продемонстрировала женщине.
Наконец-таки у меня появилась зимняя обувь, и теперь я могла без страха перед болезнями выходить на улицу даже в лютый мороз. Конечно, мое тонкое платье не спасало от холода, но эту проблему мама решала, укутывая меня в накидку из заячьих шкур.
– Ну, тогда я побежала! – вскочила с кровати и двинулась к двери.
В момент, когда уже готова была потянуть дверь на себя, мать резко схватила меня за шиворот.
– Куда это ты собралась? – строго спросила.
Обернулась лишь для того, чтобы увидеть ее холодный, строгий взгляд.
– Ну так… К Хьялдуру, учиться…
– Нет-нет-нет, хватит с тебя, – она потянула за ворот и затащила поближе к очагу. – Я ему очень благодарна, но тебе больше нельзя ходить к нему в гости.
– В смысле?! – возмутилась и топнула ножкой. – Почему, мам?!
– А что соседи подумают, Майя? Ты молодец, и я тобой очень горжусь. Много кто тобой гордится. Но чем больше ты общаешься с друидом, тем больше люди начинают думать, что в тебе живет дикий дух!
– Ну и что? Какая разница-то?
– Все, Майя, хватит! – прикрикнула та и подперла дверь метлой. – Никаких походов к Хьялдуру, даже не думай об этом! Тебе нужно учиться вести себя как обычный ребенок! После дня рождения будешь гулять с другими детьми, заведешь друзей… Ах, точно, и старик Хендерсон хотел научить тебя игре на тагельхарпе! Я думаю, у тебя…
Дальше просто не слушала. Вот так мои мечты о модернизации деревни, мои планы, все это откладывается в очень и очень долгий ящик. Внутри кипела злость и обида, но где-то в глубине души понимала, что мать в чем-то права. Я слишком поторопилась с тем, чтобы раскрыться, однако обстоятельства требовали от меня незамедлительных действий.
Села на пол и отвернулась лицом к очагу, разглядывая языки пламени. Мама продолжала что-то рассказывать про местных детей, с которыми мне “будет очень весело играть”, про музыку, пение… Ее голос и слова сейчас не приобретали особого смысла внутри моей головы, а скорее создавали шум, вводящий в медленный, медитативный транс. Лепестки огня танцевали в небольшом открытом очаге, лаская и пожирая сухие поленья. Все больше и больше они начинали мне напоминать что-то, что я, казалось, давно забыла. Они складывались в причудливых животных, в лица людей, в целый калейдоскоп картин из моей прошлой и нынешней жизни. В конце концов не заметила, как уставилась на пламя, принявшее форму моего прежнего лица. Идиотская челка, вечная небритость, синяки под глазами от бесконечного количества энергетиков, сигарет и алкоголя… Лицо юноши смотрело, словно из зеркала, изучало меня так же, как я его. И самым страшным было то, что я хоть и узнавала его, но оно казалось мне чужим и далеким. Словно это было совсем-совсем давно.
Просидела у очага до темноты. Мама думала, что я просто дуюсь на нее, но это продлилось слишком долго, а я застыла на все это время, словно мраморная статуя.