Снорри осторожно опустил меня на песок, и я, держа одной рукой лук и пятерку стрел, а другой сжимая большую ладонь Хьялдура, пошла к пенистым водам ледяного моря. Люди вокруг расступались, когда мимо проходил друид, но некоторые будто бы специально стояли как вкопанные, когда видели меня, и словно старались задеть ногой или рукой. Мой авторитет, к сожалению, падает с каждым днем, и возможно если бы не Хьялдур, то я давно бы пошла ко дну с пробитой головой.
– Офа, – тихо произнес Хьялдур.
Женщина кивнула.
Все остальные стояли чуть поодаль, за нашими спинами, пока мы втроем стояли у самой кромки воды. Особо сильные волны, ласкающие песчаный берег, то и дело касались моих ног, отчего по коже пробегали мурашки, но сейчас было не время думать о подобных мелочах – в конце концов, сейчас я, по идее, творю дипломатию. Черт возьми, да в конце концов это первые люди за шесть лет, которых я увидела, не считая моих сородичей и воинов Ярла!
Драккар чужеземцев неспешно приближался к берегу. Его старые, грубо вырезанные из вековых деревьев доски стонали, скрипели даже от легких порывов ветра, а парус шумел, словно жесткие волосы моей мамы на ветру. Со страхом и волнением смотрела на потемневшую от сырости древесину, на измученные лица людей, выглядывающих на меня из-за бортов корабля. Дети, женщины, мужчины – все они были похожи на нас, но кожа их была темнее, грубее, а лица у большинства были покрыты пятнами оспин.
Лучше всего смогла разглядеть лицо человека, стоящего на носу драккара, словно безмолвная горгулья – это был сухой, словно выточенный из дерева мужчина с длинными усами, завязанными в узел, и абсолютно гладким подбородком. Из-под меховой шапки у него торчали редкие седые волосы, а взгляд измученных серых глаз словно пронизывал меня насквозь.
Но не его взгляд заставил мое сердце биться чаще. Не его дыхание заставило маленькую птичку в моей груди ожить и звонко запеть.
Измученный, как и остальные, побитый, с потемневшим лицом на меня смотрел мой отец.
От улыбки его потрескавшихся, разбитых губ моя голова будто бы горела изнутри, а по щекам хлынули горячие слезы.
Он… жив.
Мой папа жив!
Я бросила лук и резко вырвалась вперед. Хьялдур что-то крикнул мне вслед, но я уже не слушала никого и ничего. Сейчас ничего не было так же важно, как то, что мой папа жив!
Ледяная вода опутала мои ноги, бежать было трудно, но я рвалась к кораблю, который теперь словно сиял в лучах закатного солнца. Запнувшись о камень, упала лицом в воду, но тут же вскочила обратно на ноги.
– Папа! Папа!!! – кричала, сплевывая соленую воду и мокрые волосы, липнущие к лицу. – Папа!
Борт с трудом поднялся на ноги, кто-то на корабле поддерживал его. Выглядел он совсем плохо – бледный, в синяках и ссадинах, а вместо правой руки виднелся лишь окровавленный обрубок, перетянутый веревкой. Плевать, на все плевать, он поправится! Главное, что он жив!
– Ну-ка, Майя! – Хьялдур подбежал ко мне и обхватил обеими руками, оттаскивая обратно на берег.
Я стала брыкаться, вырываться из его хватки, но что могла маленькая девочка противопоставить силе взрослого мужчины?
– Отпусти! Там папа! Папа! – закричала я.
– Майя!
Первым с корабля спрыгнул усатый мужчина. Судя по всему, он был старостой этих людей.
Все вставало на свои места. Мы были не единственными. Не первыми и не последними. Война затронула и другие деревни, и жители одной из них бежали, как и мы, но преуспели в этом куда лучше.
– Мое имя – Кнуд Оденсон. Я…
– Папа-а-а! – не унималась. Пошел он к черту, этот ваш Кнуд, дайте мне моего отца!
Усатый мужчина покраснел и взглянул на меня. Такое обращение явно смутило его, и я услышала, как Офа устало вздохнула.
– Это дочь берсерка? – спросил он.
Хьялдур кивнул, и Кнуд понимающе кивнул в ответ. Он щелкнул пальцами, и пара крепких мужчин помогли Борту встать на ноги. Он опирался на них и вместе они кое-как спустились на берег, и в этот момент я впилась зубами в ладонь друида и наконец-таки вырвалась из его хватки.
– Папа! – бросилась к отцу, падая перед ним на колени и обнимая его ноги.
Мужчины отпустили его, и он медленно опустился вместе со мной. Оставшейся рукой, казалось, еще более огромной, чем я запомнила, он крепко обнял, прижимая к себе. А я все не могла перестать плакать – от звука биения его сердца становилось тепло и спокойно внутри, и лишь от одного этого чувства безопасности рыдала как никогда до этого.