Измученный, как и остальные, побитый, с потемневшим лицом на меня смотрел мой отец.
От улыбки его потрескавшихся, разбитых губ моя голова будто бы горела изнутри, а по щекам хлынули горячие слезы.
Он… жив.
Мой папа жив!
Я бросила лук и резко вырвалась вперед. Хьялдур что-то крикнул мне вслед, но я уже не слушала никого и ничего. Сейчас ничего не было так же важно, как то, что мой папа жив!
Ледяная вода опутала мои ноги, бежать было трудно, но я рвалась к кораблю, который теперь словно сиял в лучах закатного солнца. Запнувшись о камень, я упала лицом в воду, но тут же вскочила обратно на ноги.
— Папа! Папа!!! — кричала я, сплевывая соленую воду и мокрые волосы, липнущие к лицу. — Папа!
Борт с трудом поднялся на ноги, кто-то на корабле поддерживал его. Выглядел он совсем плохо — бледный, в синяках и ссадинах, а вместо правой руки виднелся лишь окровавленный обрубок, перетянутый веревкой. Плевать, на все плевать, он поправится! Главное, что он жив!
— Ну-ка, Майя! — Хьялдур подбежал ко мне и обхватил обеими руками, оттаскивая обратно на берег.
Я стала брыкаться, вырываться из его хватки, но что могла маленькая девочка противопоставить силе взрослого мужчины?
— Отпусти! Там папа! Папа! — закричала я.
— Майя!
Первым с корабля спрыгнул усатый мужчина. Судя по всему, он был старостой этих людей.
Все вставало на свои места. Мы были не единственными. Не первыми и не последними. Война затронула и другие деревни, и жители одной из них бежали, как и мы, но преуспели в этом куда лучше.
— Мое имя — Кнуд Оденсон. Я…
— Папа-а-а! — не унималась я. Пошел он к черту, этот ваш Кнуд, дайте мне моего отца!
Усатый мужчина покраснел и взглянул на меня. Такое обращение явно смутило его, и я услышала, как Офа устало вздохнула.
— Это дочь берсерка? — спросил он.
Хьялдур кивнул, и Кнуд понимающе кивнул в ответ. Он щелкнул пальцами, и пара крепких мужчин помогли Борту встать на ноги. Он опирался на них и вместе они кое-как спустились на берег, и в этот момент я впилась зубами в ладонь друида и наконец-таки вырвалась из его хватки.
— Папа! — я бросилась к отцу, падая перед ним на колени и обнимая его ноги.
Мужчины отпустили его, и он медленно опустился на колени вместе со мной. Оставшейся рукой, казалось, еще более огромной, чем я запомнила, он крепко обнял меня, прижимая к себе. А я все не могла перестать плакать — от звука биения его сердца становилось тепло и спокойно внутри, и лишь от одного этого чувства безопасности я рыдала как никогда до этого.
Все проблемы мира могут идти к черту. Форр фан да, как говорят на севере! Пусть взрослые решают, кто прав, кто виноват, и что нам делать, а я хочу просто побыть с отцом.
Ночь быстро опустилась на фьорд, укрывая его густой, уютной тенью. Мохнатые лапы еловых ветвей укрыли беженцев из двух деревень, и под этим пышным покрывалом танцевали слабые отблески костров. Спать сегодня никто не собирался — слишком многое нужно обсудить, слишком многие хотят выговориться.
Мое же место в этой ночи было рядом с отцом и матерью. Впервые за несколько безумных дней я почувствовала то, что уже начала забывать — я снова была в кругу семьи, в безопасности, у тепла огня. Папа хоть и был слаб, но тоже не мог уснуть — он лежал на коленях Хельги, своей жены, и с улыбкой смотрел на зареванное лицо своей непутевой дочери. А я смотрела в ответ, улыбаясь и сдерживая слезы радости. Даже мама теперь улыбалась, а ведь такого не было довольно давно. И все из-за меня.
Все произошло из-за меня.
— Пап, а как ты остался жив?
Отец хрипло усмехнулся и тихо, сдавленно закашлял. Затем он повернул голову набок и указал рукой на заднюю часть шеи, откуда, глядя на меня пустыми глазницами, улыбалась татуировка черепа.
— Они не убивали. Калечили и забирали в плен.
— А ты..?
— Меня нельзя пленить. Людей с такой меткой никто не посмеет сделать рабом, — папа вздохнул и поцеловал маму в живот, а она стала гладить его грязные, пропитавшиеся кровью и потом волосы. — Воины нашего Ярла не успели подойти вовремя, но они были там. Пришли как раз тогда, когда мне хотели разрезать грудь и вытащить наружу ребра.
— Борт, не рассказывай такое дочери… — зашептала мама, на что папа лишь ухмыльнулся.
— Твоя дочь, свет мой, видела вещи и похуже. Да, вороненок?
Я слабо улыбнулась и кивнула.
— Но зачем они так? Зачем убивать..?
— Это не просто война, Майя. Это уничтожение. Они шли через каждую деревню в округе, убивали всех больных, старых, а детей, женщин и здоровых мужчин забирали с собой. А земля… Землю оскверняли ритуалом. Они вырывают людям ребра и вытягивают наружу еще бьющееся сердце, заставляя жертву смотреть, как приходит смерть. Это темный, темный ритуал…
— Форр фан да… — прошептала я.
Отец, услышав, как я матерюсь, хрипло засмеялся, но смех его прервал сильный кашель.
— Ох, вороненок… Отобрали наш дом, и земля теперь там…
— Проклята?
— Как были леса, где ты получила этот шрам.
С этими словами отец осторожно прикоснулся рукой к моему лицу, к длинному, уродливому шраму, перечеркнувшему мою красоту.
— Теперь там только злые, неспокойные духи. Несчастный Ульк…
Мама крепче обняла отца, прижала к своему телу, будто бы пытаясь защитить. На мгновение мне показалось, будто бы он сейчас заплачет, но этот гигант лишь тихо хрипел и иногда сдавленно кашлял, все так же глядя на мое лицо и слабо улыбаясь.
Тогда я и поняла, что большего мне и не надо. Да, у меня грандиозные планы и цели, однако для счастья мне нужно одно — видеть лицо этого вечно пьяного идиота, знать, что он всегда защитит меня, какая бы ни была опасность, и что бы ни поджидало в самой темной ночи.
— Кхм-кхм, — вдруг раздался голос Хьялдура прямо надо мной. — Майя, идем.
Я оглянулась на друида, подняв голову и непонимающе взглянув ему в глаза. К счастью, он хотя бы не выглядел обеспокоенным, а это значит, что ничего страшного пока что не случилось. Впрочем, и привычной придурковатой улыбки на его лице не было — оно скорее излучало полнейшую серьезность, что подталкивало меня довериться и пойти с ним.
— Иди, вороненок. Будут еще тысячи ночей, — улыбнулся папа, и я улыбнулась ему в ответ.
В его словах я могла быть уверена. Наверное, это единственный человек во всем мире, словам которого я поверю без каких-либо сомнений и за которым пойду без малейших колебаний.
Я встала и, отряхнув широкие штаны, пошла вслед за Хьялдуром через наш выросший всего за один вечер лагерь.
Мы петляли меж костров и палаток из шкур, и в это время я пыталась вглядываться в лица людей в темноте. Настораживало то, что никто старался не смотреть мне в глаза, но, впрочем, такое происходит уже давно, и удивляться здесь, в общем-то, нечему.
Широкая спина Хьялдура была для меня словно маяк, за которым я следовала через полумрак, разгоняемый отблесками множества костров. Вскоре наш лагерь закончился, но мы все шли и шли вниз, к берегу, и дальше, уходя в темноту к отвесным скалам. Друид вел меня к месту, которое позволило нам продержаться здесь все это время — прямо из скалы, откуда-то из недр северной земли бил крохотный ключ. Свежая, ледяная вода бежала по камням, гладким от постоянного натиска, и эта маленькая струйка терялась, растворяясь в ледяном море. По сути, это было единственное место в округе, где мы могли брать пресную воду и, несмотря на слабый поток, пока ее хватало для того, чтобы люди не мучались от жажды.
Сейчас же у этого места собрались, помимо нас с Хьялдуром, еще двое. Разумеется, то были Офа и Кнуд Оденсон, глава второй группы беженцев. Они о чем-то негромко разговаривали между собой, но замолкли, когда увидели нас. Увы, но ни одного слова разобрать я не смогла.
— Майя, — Кнуд кивнул мне. — Честь познакомиться с соленым вороном.
— Так меня называют?
— Не притворяйся, что не знала, — вздохнул старик. — Твоя слава несется далеко впереди тебя самой, девочка. Отсюда и проблемы.