Александр Неманис
ГОЛЫЙ ПАНЦИРЬ
Дормидонт сидел у плиты и готовил яичницу, наблюдая за ее, постепенно теряющими невинность, глазами. В дверь позвонили. Дормидонт оторвался от увлекательного зрелища и табуретки, и пошел открывать. За дверью, на темной лестничной площадке, насквозь пропахшей кошками и сиренью, стояла женщина в лапсердаке. Дормидонт низко поклонился, задев лбом коленки гостьи. Лоб пронзила амурная молния. В глазах Дормидонта мелькнуло несколько различных геометрических фигур. Наконец он впервые увидел, что же такое этот пресловутый квадрат, не имеющий углов.
— Входите, — предложил Дормидонт.
Гостья вошла и скинула лапсердак. Под ним, кроме самой гостьи ничего не было. Дормидонт от неожиданности подскочил, врезался в потолок и вернулся в исходную позицию. Сверху посыпались штукатурка и насекомые.
— Знаю, любезный, — сказала женщина. — Ты удивлен. Но поверь мне, лучше тебе не будет, если ты не смиришься с неизбежным.
— А может вам халат дать? — робко предположил Дормидонт и был награжден снисходительным взглядом.
— Ты, я вижу, отменно добр, раз хочешь наградить меня такой милостью. Да, пожалуй, стоит с тобой иметь дело. Я не зря появилась на твоем пороге, — сообщила женщина. — Кстати, а чем это неприятно пахнет?
— Это яичница сгорела, — до корней волос покраснел Дормидонт, но ничуть не сдвинулся с места. Он чувствовал, что его тапочки намертво приклеены к паркету.
— А мне кажется, что я ясно ощущаю еще какой-то запах, — с сомнением повела носом женщина.
Дормидонт даже полуприсел от стыда и смущения.
— Это, — вымолвил он. — Я вчера мусор не вынес.
Женщина гордо вскинула голову.
— Идем сейчас же! — повелительно бросила она. — Немедленно!
— Слушаю и повинуюсь, — неожиданно для себя сказал Дормидонт. Знакомые слова, как он сразу же отметил, причем явно неуместные. Углубляться в размышления по этому поводу, однако, не было никакого времени.
Он кинулся на кухню, схватил мусорное ведро и помчался в прихожую, поднимая в узком проходе сильный ветер. Приколотые репродукции русских передвижников заколыхались и зашуршали.
— Кстати, — произнесла женщина. — Мы ведь так друг другу и не представились.
— Дормидонт Александрович Полуяров, — протянул ведро Дормидонт. Заметил, что делает. Выронил ведро, подхватил его у самого пола, перебросил в левую руку, и снова протянул. Затем опомнился и протянул правую руку.
Женщина склонилась, соблазнительно покачивая молочными железами, и снова с подозрением повела носом около руки Дормидонта, принюхиваясь.
— Христина, — все же решив не брать руку.
Дормидонт смотрел в зеркало, где Христина отражалась со спины. Зрелище было увлекательным до неприличия, и даже дальше.
— Так мы идем, Дори? — спросила, усмехнувшись, женщина, полуобернув голову к зеркалу и восхитившись собой.
— Да, конечно, — сглотнув слюну, пробормотал Дормидонт. Разные мысли с большим трудом удавалось удерживать в пределах разумного.
На лестничной площадке царил утренний холод. Дормидонт заметил про себя, что лучше все-таки было надеть ботинки, а не идти в тапочках, тем более без носков.
— Знаешь, Дори, а у вас здесь хорошо, — вдруг не к месту заявила Христина. Ее фиолетовый педикюр слегка запылился и меж пальцев высунулись картофельные очистки, которые ей совсем были не к лицу. Но она не обращала на такие мелочи внимания.
Улица, пустынная улица окраин цивилизации, молча приветствовала их выход под сень пятиэтажного дома. Мусорные баки располагались в противоположном конце дома. Дормидонт и Христина двинулись по темной аллее. Над ними склоняли ветви тополя. Легкая утренняя темнота глушила желание поговорить. Они не смотрели по сторонам, смотрели только под ноги, ничуть не желая наступить на труп голубя или кота, или в глубокую лужу, в которой, ко всем прочим прелестям, мог скрываться хищный провал открытого канализационного люка.
Мусорные баки были забиты выше крышек.
— Нехорошо портить окружающую среду, — сказала Христина. — Где у вас тут следующие баки?
Ночь неохотно расставалась с мутью предрассветного часа. Земля тяжело дышала.
Дормидонт и Христина стали отдаляться от дома и заметили представителя власти, на лице которого воинственно сверкали глаза. Нормальные люди в такой час спят и видят сны. Глаза безумца выпучились при виде Христины.
— Вы никогда не видели голую женщину? — мило сощурясь, осведомилась Христина.
«А я ведь так и не дал ей халат!» — самокритично подумал Дормидонт и решил хоть как-то исправить сложное положение.
Он размахнулся и заехал мусорным ведром по фуражке представителя власти. Глаза помешанного слегка осоловели, после чего он тихо осел на асфальт.
— У вас там камень? — поинтересовалась Христина.
Дормидонт с суровым лицом просто пожал плечами. Есть вещи, о которых женщинам лучше не знать.
Представитель власти лежал наполовину в луже. В акватории лужи плавала большая белая пуговица. В ней было четыре отверстия. Потревоженная человеческим вторжением, пуговица вращалась. Не так быстро, как акробатка в цирке, но все же быстрее, чем секундная стрелка часов.
Дормидонт пригляделся и обнаружил у пуговицы рот. Казалось, пластмассовые губы нагло улыбаются, снизу вверх наблюдая беспорядочную человеческую жизнь. Со стихийно возникшей досады, Дормидонт пнул пуговицу, зачерпнув ботинком жидкость, и запрыгал на одной ноге, по пути сбросив мусорное ведро, как терпящий аварию самолет сбрасывает топливо, чтобы облегчиться. Доскакав до раскидистого тополя, Дормидонт прислонился и снял промоченный ботинок. Вода выплеснулась на почву.
— Вам помочь, Дори? — спросила Христина.
— Нет, нет. Не стоит утруждать себя, — отозвался Дормидонт.
Он надел ботинок и вернулся к ведру. Утро так и не могло как следует начаться. Серая мгла не отступала. Заморосил дождик. Кожа Христины покрылась мелкими бугорками.
— Может вам мой халат отдать? — предложил Дормидонт.
— Нет, не надо, — стуча зубами, проговорила Христина.
Они как раз дошли до дальних мусорных баков. За соседним домом провыл троллейбус, один из первых. Щелкнули двери. Но Христина и Дормидонт по-прежнему оставались одни.
На полупустом баке сидела большая морская птица. Она злобно ощерилась клювом на Дормидонта и расправила полутораметровые крылья.
— Осторожно! — воскликнула Христина.
Дормидонт, собиравшийся выкинуть мусор, был вынужден отступить.
Дождь усилился. Крупные тяжелые капли стремительно бились об асфальт, взрываясь стеклянным бисером.
— Спрячемся, может дождь кончится, или хотя бы эта тварь улетит, — предложила Христина.
Они зашли в парадное. Христина прижалась своим соблазнительным телом к батарее центрального отопления. Летом они, как правило, особенно горячи.
— Хорошо, — в блаженной истоме проговорила Христина.
— А у меня рука устала, — сообщил Дормидонт.
— Уж не хотите ли вы попросить меня подержать ваше ведро? — с легким гневом, нахмурив брови, спросила Христина.
— Нет, ни в коем случае! — встрепенулся Дормидонт. — Как можно!
— От вас, мужиков, всего можно ожидать, — сказала Христина. — Особенно по части всяких гадостей. Насчет этого вы мастера.
Дормидонт покраснел. Половая солидарность взыграла в нем как море у мыса Горн. Он поставил мусорное ведро, воззрился Христине в прекрасное лицо, и зло, с особой расстановкой интонируя слова, заметил:
— А от вас, женщин, разве нельзя всего ожидать? Кстати, насчет гадостей, тоже? — Он упер руку в бок, чувствуя себя проводником общемужских идей.
Христина усмехнулась.
— Именно так, — сказала она.
Надолго воцарилось безмолвие. Непонимание меж полами приобрело в кругу Христины и Дормидонта сильное, напряженное поле.
— Дождь вроде бы кончился, — пошла на компромисс женщина, когда Дормидонт уже готов был разразиться молнией.
Дормидонт выглянул наружу с легким сердцем.
— Ну да, — подтвердил он. — Действительно кончился.
Он вернулся, взял ведро и вышел. Христина последовала за ним. Снаружи распогодилось. Но оказалось, что во время дождя подъехала машина и забрала мусорные баки. Кирпичный загон для баков был девственно пуст, если не считать листок газетного происхождения, замерзший в углу.