Какой-то человек вышел из пещеры. Они с отцом узнали друг друга и обнялись. Пещеру освещали две масляные лампы, пространство в ней едва позволяло разместиться двоим. Его жена, облаченная в белые одежды, совершала молитву. На нем были драные, выцветшие от времени лохмотья. Лицо заросло щетиной.
Женщина стала расспрашивать меня о братьях и сестрах, родившихся на чужбине. Я отвечал ей, наполовину скрывая правду. Надо было все же немного приврать. В любом случае, трудно было говорить правду в присутствии отца. Да и кто бы посмел это сделать? Мужчина поинтересовался у моего отца о том, как живут земляки из Рифа, которые переселились на север и юг Марокко.
– Они влачат нищенское существование, – ответил отец – Работа на заводах на измот, а денег почти никаких. И все же дочери рифцев – не в борделях…
– Знаешь, пока мы сможем заработать себе хоть на кусок хлеба и пучок лука, наша честь будет спасена.
Женщина очень огорчилась, узнав о смерти моего брата Абделькадера. Она знала его еще по Рифу. Я чуть было не проговорился ей, что брата убил мой отец. Она снова повернулась ко мне и сказала:
– Тебе было лет пять-шесть, когда мы покинули Риф. С тех пор прошло восемь или девять лет…
На следующий день после нашего приезда мы встретились с моим дядей Дрисом и бабушкой Ракией. Они жили в Дуар Джедид. Моя тетя вышла замуж за одного марракешца и поселилась в квартале Серремин. Бабушка была очень тощей и болезненной на вид. Увидев меня, она сказала:
– Ты вырос. Скоро станешь совсем мужчиной. Женишься как твой дядя Дрис. Будешь работать и сможешь мне немного помочь. Правда?
Отец отправился искать других своих родичей, подальше от Орана. А я остался у своей тетки. Три месяца спустя нам пришло письмо. Из него следовало, что отец вернулся в Тетуан, и что мне было бы лучше остаться в Оране. Я с мужем моей тетки работал на ферме у одного французского колониста. Мы вовсю вкалывали у него на виноградниках с пяти утра до шести вечера. Я водил мулов по меже. Кожа моя сильно загорела, загрубев от солнца и работы. Я был тощим, но совсем не слабым. Я работал под началом одного старика, который был нежным, но вместе с тем и суровым. Он обрушивался на меня, чтобы разрядить свою усталость. Я огорчался, когда он насмехался надо мной, обзывая меня кабильцем[11]:
– Ваш край дал человечеству только одного-единственного мужчину: Абделькерима аль-Хаттаби[12].
Я тогда еще не знал, кто такой Абделькерим аль-Хаттаби. Я провел шесть месяцев в этих виноградниках. По воскресеньям охотился утром на воробьев, а вечером отправлялся в город. Несколько раз я пытался лазать по деревьям. Мне это не всегда удавалось. У одного дерева ствол был очень гладким. Я никак не мог совладать с ним. Это меня злило. Что это дерево воображает о себе! Я стырил канистру с бензином из гаража на ферме и поджег дерево. С каким-то злорадным удовольствием я смотрел, как ствол трещит в языках пламени. Мне подумалось, что огонь может распространиться и спалить все деревья. Мне припомнился тот день, когда я поджог изгородь в саду в Айн Хаббазе. Мне совсем не хотелось устроить пожар. Дерево продолжало гореть. Никто не приходил. Этот гладкий ствол, который всеми силами противился мне, стал бугорчатым, шероховатым. И тогда я с легкостью смог вскарабкаться по нему.
А если бы это дерево было женщиной? Я вспомнил тот день, когда я представлял себе, как сожгу платье Фатимы. Неподалеку оттуда я нашел более скромное дерево. Дерево, ствол которого был мне доступен. Я мог обхватить его руками. На стволе я нарисовал тело женщины. Я вырезал женские формы. Две впадины на месте грудей, еще одна – в промежности. Таким было это дерево-женщина. Я клал то два апельсина, то два яблока в эти две впадины. Это были груди, которые я мог сосать или кусать. В промежность дерева я клал носовой платок, пропитанный растительным или сливочным маслом. На это вырезанное тело я накладывал образы самых красивых женщин.
Однажды дядя позвал меня к себе и сказал:
– Завтра ты не пойдешь на виноградник. Тебя хотела видеть жена сторожа фермы, господина Сегонди. Если ты ей понравишься, то она оставит тебя работать у себя…
Я был доволен. Но почему при условии, если я ей понравлюсь?
Она любезно встретила меня. Красивая женщина, брюнетка, еще довольно молодая. Ее походка напомнила мне изящество и элегантность Асии. Она произвела на меня сильное впечатление, и у меня тотчас же возникло немало непристойных мыслей на ее счет. Так я уже был рад, что мне есть чем питать мои новые мечты. Она заговорила со мной по-испански. Мне пришлось сделать над собой некоторое усилие, чтобы припомнить те несколько испанских фраз, которые я знал. Я чувствовал, что для меня начинается новая эра, поскольку эта красивая дама дала мне немного денег и отпустила на три дня еще до того, как я приступил к работе. Я таскался по городу из бара в кафе, из кино в цирк с бутылкой вина в кармане. Ночью я спал в бараке. Там я был не один. Со мной был Тигр, большая собака моей тетки.