Так я уходил далеко от своей улицы. Один или с другими мальчишками. Мы были детьми помоек. Как-то раз на углу улицы я нашел мертвую курицу. Я подобрал ее и спрятал под рубахой. Я прижимал ее к груди. Боялся ее потерять. Родителей дома не было. Только брат лежал. Он потухшим взором неотрывно смотрел на входную дверь. Когда он увидел курицу, огонек мелькнул в его глазах. Он слабо улыбнулся. Какой-то отблеск жизни отразился на его исхудалом лице. Он тяжело дышал и кашлял не переставая. Я взял нож и обратил лицо в ту сторону, куда обращались во время молитвы. Я полоснул ножом по куриному горлу. Никакой крови. Разве что капля. Я вспомнил, как в Рифе соседи резали барашка. Они подставляли под его голову ведро, чтобы собрать кровь. Моя мать, которая тогда болела, должна была выпить эту кровь. Она лежала на кровати и бормотала что-то непонятное. Почему же у курицы не было крови? Я принялся ощипывать ее и тут услышал голос матери:
– Что ты делаешь? Где ты украл эту курицу?
– Я ее нашел. Она немного устала, и я прирезал ее, пока она сама не отдала богу душу. Если ты мне не веришь, спроси у моего брата.
– Ты с ума сошел! Человек не ест падаль.
Мы с братом обменялись очень грустным взглядом. Он закрыл глаза в ожидании хотя бы небольшого количества еды.
Отец, возвращаясь вечером, всегда был в плохом настроении. Мы все ютились в одной комнате. Порой мне доводилось спать там, где я сидел. Мой отец был настоящим чудовищем. Стоило ему войти, как нельзя было сделать ни шагу, нельзя было и слова сказать – только с его позволения, точно он был Господь Бог, по воле которого все происходит, как мне доводилось слышать от людей. Он безо всякой причины колотил мать. Часто я слышал, как он говорил ей:
– Я уйду от тебя, дочь шлюхи! Оставлю тебя одну с двумя этими ублюдками.
Он нюхал табак, говорил сам с собой и плевал на невидимых взору прохожих. Он оскорблял нас и говорил моей матери:
– Ты – шлюха и дочь шлюхи.
Он проклинал весь белый свет, порой проклинал даже Бога, а потом молил Его о прощении.
Мой брат плачет, скорчившись от боли, он плачет о хлебе. Он меньше меня. Я плачу вместе с ним. Я увидел, как тот идет к нему. Чудовище идет к нему. С безумными глазами. Его руки, точно щупальца спрута. И никто не может ему запретить. Мысленно я взываю к помощи Аллаха: «Чудовище! Безумец! Останови его!» Проклятый жестоко свернул ему шею. Мой брат весь изогнулся. Кровь хлещет у него изо рта. Я бегу вон из нашего дома, оставив там отца, который пытается заставить замолчать мою мать, избивая и удушая ее. Я спрятался в ожидании окончания этой битвы. Никто не проходил мимо. Звуки этой ночи, вдалеке и близко от меня. Небо. Лишь звезды, лампады Аллаха, стали свидетелями преступления моего отца. Люди спят. Лампады Аллаха то появляются, то исчезают. Силуэт моей матери. Голос ее слаб. Она ищет меня. Рыдает. Мрак скрывает меня. Почему она не так сильна, как он? Мужчины бьют женщин. А те плачут и кричат.
– Мухаммед, Мухаммед, где ты? Иди сюда. Не бойся. Иди сюда.
Я находил какое-то странное удовольствие в том, что вижу ее, а она меня – нет.
Я сказал ей:
– Я здесь.
– Иди сюда.
– Нет, он убьет меня, как убил моего брата.
– Не бойся. Пойдем со мной. Он не убьет тебя. Пойдем. Молчи, чтобы соседи нас не услышали.
Он рыдал и нюхал свой табак. Странно: он убил моего брата, а теперь оплакивает его. Так втроем мы провели бессонную ночь, оплакивая его, не произнося ни слова. Умершего обмыли и завернули в белый саван. Я заснул и оставил их оплакивать его.
Утром мы тоже оплакивали его, не произнося ни слова. Это были мои первые похороны. Тело брата завернули в циновку, его нес старый шейх. Отец шел за ним. Следом за ними, прихрамывая, тащился я, босой. Они положили его в мокрую могилу. Я дрожал и плакал. Капелька запекшейся крови висела на его нижней губе. Старый шейх заметил, что пальцы у меня на ногах были все в ссадинах.
– Откуда эта кровь у тебя на ногах?
– Я ходил по битому стеклу.
Отец добавил:
– Этот дурак и ходить-то толком не умеет.
Старик спросил меня:
– Ты любил своего брата?
– Да, очень. И мама его очень любили. Она просто обожала его.
– Конечно! Кто же не любит своих детей!
Я вспомнил тот чудовищный жест моего отца, когда он свернул шею Абделькадеру. И чуть было не сказал: «Мой отец не любил моего брата. Это он и убил его. Да-да, именно так, убил. Прикончил. Я видел. Я присутствовал при этом убийстве. Это он убил его. Он свернул ему шею. Кровь брызнула у него изо рта. Я видел это собственными глазами. Это мой отец убил его».