Светло-зеленый железнодорожный вокзал, провинциальный, как все вокзалы. Конец великого Транссибирского пути с отдыхающими от торопливого локомотива вагонами, тронувшимися от московских перронов, проскочившими мимо старых и новых городов, напуганных деревень, через всю страну и замершими здесь, у кромки моря.
Деловые молодые чиновники с короткими стрижками.
Начальники в обшитых дубом кабинетах с тучными кожаными креслами, помнящими зады капитанов Добровольного флота, и с портретами пароходов в рамках.
Фланирующие морячки из загранки с девицами, подпорченными их щедростью.
Портовые рабочие из условно освобожденных, живущие в переделанном под общежитие древнем трансатлантическом пароходе с округлой, как бы дамской, кормой и строгим смокингом палубной надстройки.
Он похож на переселившегося в больничную палату старого щеголя, к которому с причала, поддерживая в нем жизнь, тянутся уродливые закутанные в асбест трубы водопровода и парового отопления.
После работы обитатели одряхлевшего левиафана, за неимением иных развлечений, высыпают потолкаться на площадь перед морвокзалом, куда днем приходят к монументу возложить цветы щуплые припараженные женихи с невестами, просвечивающими в белых воздушных платьях своими крепкими коренастыми телами.
Редкий заезжий люд с Большой земли тут привлекает к себе внимание, оберегается и передается с рук на руки.
Вроде долговязой танцевальной пары из Ленинграда, дающей показательные выступления по клубам и домам культуры, меняющей шесть костюмов в вечер, а после концерта снисходящей к застолью в узком кругу почитателей, где в сотый раз живописует свой успех на каком-то конкурсе в Швеции и щебечет старые анекдоты и столичные сплетни.Тем временем в сбегающем по сопке приморском парке зажглись светляки огней и грянула с танцверанды музыка флотского оркестра.
По заляпанным пятнами фонарей аллеям военные моряки в белых робах прогуливают подруг.
Рыхлая масса гуляющих легко прорезается идущими встречь затянутыми в ремни патрулями.
У нижнего конца парка, возле вытащенной на берег и обращенной в музей героической подлодки, обосновались играющие в мужчин молокососы-мотоциклисты в черных кожаных куртках. Не один час они толкутся на пятачке, покуривая, сплевывая на асфальт и гремя подвешенными на руль транзисторами, и вдруг разом срываются с места, всей толпой, и уносятся куда-то мимо дежурящих поодаль милицейских машин на своих ревущих «хондах», с длинноволосыми совсем юными приятельницами, как с ангелами за спиной.
С подсвеченных неоновыми вывесками и светофорами пустеющих центральных улиц расходятся, садятся в автомобили и разъезжаются со своими женщинами штатские и военные из ресторанов, в распахнутые окна которых толчками выносит вместе с духотой обрывки последней музыки и звон собираемой посуды.
А в портовой стороне кренящаяся друг к другу одинокая парочка взбирается по мощеной улице, соединяемая тяжким чемоданом. Дома его распакуют на полу и будут разбирать привезенные из загранки тряпки, а после бросят все раскиданным по столу и стульям, и прильнут, шепча, влекомые зовом плоти. Это уже в тот час, когда начнет проступать в предрассветном киселе амфитеатр поднявшихся над бухтой кварталов, с проснувшимися чайками, парящими вверху, и перекличкой незасыпающих пароходов внизу, на розовеющей воде Рога.Большой, головокружительный город. 9.
Кайма на трубе.
Горластые серые птицы
репродукторов на белоснежных надстройках и мачтах
утешают звуками маршей.
С высокого борта в толпу на тверди причала
серпантин, серпантин, серпантин.Пароходные проводы.
Зычный голос гудка.
Рейс обычный на Сахалин, Курилы, Камчатку.
Возвращаются с материка отпускники.
Корейцы-рабочие.
Лотерейный везунчик с выигранным автомобилем,
одуревший от счастья.
Юная лейтенантская жена в слезах.Женщина-подросток
всхлипывает, рот заслоняет букетом,
лепечет свою беду:
мужа перевели к китайской границе.
Там два дома всего, и солдаты.
Завтра ему уезжать.
А ей обратно на Шикотан, с вещами ждать вызова
много недель.
Всего пять месяцев, как ее он на остров привез
и они поженились.Вон и сам лейтенант на причале.
Худощавый парнишка с ночной синевой под глазами.
Чтобы видеть его,
она забиралась все выше по железным ступенькам,
и замерла
у какой-то подъемной стрелы.
Больше не сдерживая рыданий.
Только рот заслоняя растрепанным желтым букетом.Теплоход отходил.
И рвались разноцветные ленты.
Ей на вид еще нет двадцати.