– Ахиллесу лучше не видеть меня, старик Но ты не бойся, иди, упади ему в ноги. Быть может, сумеешь смягчить его непреклонное сердце.
И старый царь вошел, оставив Идея охранять колесницы, старый царь вошел в к Ахиллесу. Несколько человек убирали со стола остатки ужина. Ахиллес сидел в углу в одиночестве. Приам подошел к нему незаметно. Он мог бы убить его. Но вместо этого пал ниц и обнял его колени. Ахиллес застыл от удивления и неожиданности. Приам взял его за руки – эти страшные руки, погубившие у него стольких детей, – поднес их к губам и поцеловал.
– Ахиллес, взгляни на меня, я старик Подобно Пелею я стою на пороге скорбной старости. Но твой родитель Пелей у себя в отечестве утешает сердце надеждой на твое возвращение. Мое же горе не знает границ: у меня было пятьдесят сыновей, защитников Трои, война забрала почти всех, мне оставался лишь Гектор, и ты убил его под стенами города, для которого он был последним оплотом. Я пришел сюда, чтобы забрать его домой в обмен на драгоценные дары. Сжалься, вспомни отца своего, и если жалеешь его, пожалей и меня, я единственный из всех отцов на земле, кто решился целовать руки убийце детей своих.
Глаза Ахиллеса наполнились слезами. Он ласково отстранил от себя Приама. Оба плакали, вспоминая об отце, о возлюбленном друге, о сыне. Их слезы лились в тишине. Потом Ахиллес поднялся с кресла, взял старого царя за руку и поднял его. Взглянув на его седые волосы и бороду, он растроганно произнес:
– Несчастный, ты пережил столько бед. Откуда у тебя взялось мужество прийти сюда, к ахейским кораблям, и склониться ниц перед человеком, отнявшим у тебя стольких доблестных сыновей? Приам, у тебя железное сердце. Садись сюда, на мое кресло. Спрячем наши горести – столько слез ни к чему человеку. Такова людская доля – жить в страданьях, только боги не знают печалей. Непостижимая судьба делит между нами добро и зло, как ей заблагорассудится. Мой отец Пелей был с юности счастлив: первый среди людей, царь в своей земле, он взял в супруги богиню, но судьба подарила им одного только сына – наследника, а сейчас этот сын вдали от дома быстро несется навстречу своей смертельной участи, сея разруху в стане врага. И ты, когда-то счастливый владыка богатых земель, отец стольких сыновей, обладатель многих сокровищ, теперь ежедневно слышишь шум брани и крики убиваемых. Мужайся же, старец, и не изводи себя: слезы не вернут твоего сына к жизни.
Он пригласил царя сесть в свое кресло. Но тот не пожелал, сказал, что хочет видеть тело сына своими глазами, он хотел только этого: не сидеть, а видеть сына. Ахиллес глянул на него раздраженно и произнес:
– Не серди меня, старец! Я верну тебе твоего сына: если ты добрался сюда живым, значит, боги хранят тебя, а я не хочу их гневить. Но и ты не гневи меня, потому что я способен ослушаться богов.
Старик задрожал от страха и сел в кресло, как ему было велено. Ахиллес вышел во двор со своими людьми. Они забрали привезенные Приамом драгоценные дары, но льняные ткани и хитон оставили на колеснице, чтобы завернуть в них тело Гектора, когда оно будет готово для отправки домой. Затем Ахиллес позвал рабынь и велел им омыть и умастить душистым маслом труп героя, но проделать все это в стороне, подальше от глаз Приама, чтобы не причинять ему лишних страданий. Когда рабыни выполнили приказание, сам Ахиллес поднял тело Гектора и возложил на погребальное ложе. А потом вернулся к себе и сел напротив Приама.
– Тебе вернули сына, старик, как ты хотел. На заре ты увидишь его и заберешь домой. А сейчас я приказываю тебе разделить со мной трапезу.
Они накрыли стол, и мы приступили к чему-то вроде поминального пира. Насытившись, мы остались сидеть за столом друг против друга и разговаривать в темноте. Я не мог не любоваться его красотой, он походил на бога. А он молча слушал меня, завороженный моими речами. В ту ночь каждый из нас восхищался своим собеседником – это невероятно, но правда. Наконец я, позабыв, где нахожусь и зачем, попросил постелить мне постель, потому что в те страшные дни я совсем не спал, измученный горем, и мне устроили ложе из дорогих ковров и пурпурного покрова на крыльце, где другие ахейцы не могли меня увидеть. Когда все было готово, Ахиллес подошел ко мне и сказал:
– Мы удержимся от сражений, чтобы дать тебе время похоронить сына с почетом, старый царь.
Потом он сжал мою руку, и страх покинул меня. Я проснулся в середине ночи, вокруг все спали. Должно быть, я сошел с ума, раз решил дожидаться рассвета в стане врага. Я тихо встал, разбудил Идея, мы стегнули лошадей и, никем не замеченные, отбыли. В темноте мы пересекли долину. А когда золотистая Заря простерлась над землей, мы уже подъехали к стенам Трои. Нас завидели женщины и принялись кричать, что царь Приам вернулся со своим сыном Гектором, и все выбежали из Скейских ворот нам навстречу. Все с плачем и воплями горести хотели приласкать прекрасное лицо мертвеца. С трудом старому царю удалось въехать на своей колеснице в город, а затем во дворец. Тело Гектора положили на пышное ложе. И начались погребальные песни. Троянки одна за другой подходили к нему и, взяв его голову в свои руки, прощались с ним. Андромаха, супруга его, была первой.
– Гектор, рано ты гибнешь и покидаешь меня вдовой в нашем доме с младенцем, которому не суждено встретить юность! Город падет, ибо пал ты – его оплот и защитник! Благородных троянок повлекут в неволю на кораблях, и меня вместе с ними. Твоего сына кто-нибудь из ахейцев сбросит с башни высокой, мстя за убитых тобою братьев, сынов и друзей. Сегодня по тебе плачет весь город, несказанное горе принес ты родителям, но никто не страдает так сильно, как я: я не сумею забыть, что ты умер вдали от меня.
Потом плач подняла его мать, Гекуба:
– Гектор, самый любезный сердцу из всех сыновей! Ты был любим при жизни богами, но и после смерти пекутся они о тебе. Ахиллес волочил тебя по земле, желая почтить своего любимца Патрокла, но сейчас я вижу тебя прекрасным, свежим, не тронутым тлением. Сын мой, тебя поразило копье Ахиллеса, но кажется, что ты умер сладкой смертью.
Горестный плач подняла и Елена Аргивская: – Гектор, друг мой! Двадцать лет миновало с тех пор, как Парис увез меня из дому. И за двадцать лет я ни разу не слышала от тебя обидного слова, упрека. Когда же другие укоряли меня, ты всегда за меня заступался кротким и ласковым словом. Сегодня я плачу о своем единственном друге. Ты покинул меня, оставил одну среди тех, кто меня ненавидит.
Так ночью плакали женщины и мужчины Трои над телом Гектора, укротителя коней. На следующий день они развели в его честь погребальный костер, и высоко поднимались языки пламени в розоватом свете зари. Его белые кости они сложили в золотую урну, обвитую пурпурным шелком. И похоронили глубоко в земле, где никто из ахейцев не сможет их потревожить.
Демодок
Много лет прошло с тех пор, я жил при дворе царя феаков, и однажды нас посетил потерпевший кораблекрушение загадочный человек без имени. Его приняли как царя, соблюдая все законы и обычаи гостеприимства. Во время пышного пиршества в его честья воспевал подвиги героев, я певец и песней зарабатываю себе на хлеб. Тот человек слушал меня, сидя на почетном месте, слушал молча и взволнованно. А когда я умолк, он отрезал кусок мяса и протянул его мне со словами:
– Демодок, сама муза, дочь Зевса, обучила тебя ремеслу, ты превосходно воспеваешь подвиги ахейских героев: Мне бы хотелось, чтобы спел ты о деревянном коне, об этой хитрости, что изобрел Одиссей для взятия Трои. Спой об этом, а я буду повторять перед всеми, что пением одарили тебя сами боги.
Вот о чем попросил меня человек без имени. И я спел для него и для всех остальных.
Заканчивался десятый год, но война между ахейцами и троянцами никак не кончалась. Копья устали убивать, ремни щитов износились и потеряли упругость, тетива луков растянулась и не могла больше удерживать быстрые стрелы. Кони состарились и паслись больные в долине. Опустив морды и закрыв глаза, они оплакивали товарищей, бок о бок с которыми когда-то сражались. Ахиллес лежал в земле рядом с возлюбленным Патроклом, Нестор оплакивал сына Антилоха, Аякс Теламонид спустился после смерти в Аид, погиб Парис – причина всех несчастий, Елена стала женой его брата Дейфоба. Троянцы оплакивали Гектора, Сарпедона и Реза. Десять лет. А Троя все еще стояла под защитой неприступных стен.