Правда, все эти тексты о неисполнении молитв можно понимать и более сложно в том смысле, что боги-де сами знают, что делают, и не людского ума дело распоряжаться волей богов. Так, например, хотя Зевс в течение долгого времени и не исполнял мольбы Одиссея о возвращении, тем не менее в конце концов мольбу эту он услышал. Или в "Илиаде" (XX, 104–109) Аполлон натравливает Энея на Ахилла, но Гера, например, против этого, а Посейдон считает нужным придерживаться в этом деле нейтралитета, хотя (290–300) сам Посейдон во внимание к жертвам Энея предлагает богам спасти его. Таким образом, здесь еще можно не видеть скептицизма Гомера и приписывать неисполнение человеческих просьб богами усложненному религиозному чувству Гомера.
в) Знаменья и оракулы.
Скептицизм и критицизм Гомера в религиозной области заметно проявляется и в отношении знамений и оракулов. В поэмах Гомера отражается иной раз еще и та ранняя ступень религиозного развития, когда вера в разные знамения еще ничем не поколеблена.
В "Илиаде" (IV, 379–381), когда эпигоны просили помощи у микенцев во время своей войны с фиванцами, Зевс грозным знаменьем воздержал микенцев от этого. В "Одиссее" (XVI, 400–405) ставится вопрос об убийстве Телемаха в зависимость от ответа Зевса; а в XX песни (241–246) пролетевший слева орел с голубкой в когтях свидетельствует женихам о невозможности этого убийства.
Имеются указания также и на словесные прорицания, т. е. на так называемую мантику или оракулы. В "Илиаде" (VI, 438 слог) Андромаха предполагает в разговоре с Гектором, что ахейцы наступают по чьему-то предсказанию. В "Одиссее" (III, 214 слог) Нестор тоже предполагает о прорицании богов для преследования Телемаха женихами; то же самое Одиссей говорит Телемаху в XVI песни (95 слог); Евмей говорит Одиссею (XIV, 89 слог), что какой-то божественный голос сообщил женихам о гибели Одиссея. Преследователям Телемаха (XVI, 356 слог), возможно, боги внушили вернуться обратно.
Однако уже и в некоторых из приведенных текстов мысль поэта двоится: Андромаха считает не только возможным божественное внушение в наступлении ахейцев, но и их собственный почин в этом. Нестор, кроме веления богов, предполагает также возможность добровольной уступки Телемаха женихам; преследователи Телемаха тоже, возможно, сами добровольно прекратили преследование.
Но у Гомера нас удивляет и прямое непонимание божественных знамений и их противоречие с самой божественной волей. В "Илиаде" (XII, 200–229) Зевс посылает страшное знаменье, препятствующее троянцам переходить через ров (орел выпускает из своих когтей в лагерь троянцев огромную окровавленную змею); но, как видно из 252–255 стихов, Зевс этим знаменьем хотел только поддержать дух троянцев. Наоборот, в XIII песни (821–823) Зевс посылает ахейцам благоприятное знамение (орел, парящий справа), а Гектор понимает его (828 слог) как знаменье для ахейцев неблагоприятное. Известное знаменье в Авлиде (поглощение драконом девяти воробьев и последующее превращение его Зевсом в камень), истолкованное Калхасом как свидетельство будущей победы ахейцев над троянами, вызывает (Илиада, 299 слог) большое сомнение у Одиссея, который предлагает еще некоторое время проверять это предсказание, хотя оно было сделано уже девять лет назад.
Наконец, у Гомера имеются прямые скептические выпады против знамений и оракулов. В "Илиаде" (II, 858–861) мы находим ехидное замечание о том, что троянский птицегадатель Энном погиб в бою, несмотря на все свое птицегадание. Толкователь снов Евридамант (II, 148–151) не сумел разгадать вещих снов двух своих собственных сыновей перед их гибелью. В "Одиссее" (I, 414–417) Телемах не желает внимать прорицаниям гадателей, созываемым его матерью Пенелопой. Во II песни (177–186) один из женихов Евримах рекомендует гадателю, предвещающему возвращение Одиссея, погадать лучше дома своим детям, потому что мало ли разных птиц летает под солнцем и нужно ли всем им верить; кроме того, гадателя упрекает он в подкупе и желает его гибели. Предсказателю Феоклимену, несмотря на его страшное и притом правдивое видение (XX, 350–370), женихи отвечают наглым хохотом и собираются выгнать его ночью на улицу. Приам (Илиада, XXII, 220–225) считает, что он отправился бы к Ахиллу даже в том случае, если бы сделать это ему запретил какой-нибудь птицегадатель. Наконец, нужно привести то знаменитое место из XII песни (235–243), где Гектор, несмотря ни на какие указания птиц, высказывает общее и совершенно независимое суждение: "Знаменье лучшее всех — лишь одно: за отчизну сражаться".