ним. Предшествует оно потому, что все менее оформленное предшествует более
оформленному. А следует оно за ним потому, что абстрагирующее мышление указывает
уже на неудовлетворенность только одними конкретно-чувственными образами и
свидетельствует о прогрессе цивилизации. Что дело здесь обстоит очень сложно, видно из
того рассуждения Э. Хедена, где он утверждает, что абстракция может свидетельствовать
как о более высоком представлении о божестве, так и о начале скептицизма. Так или
иначе, но тенденция у Гомера переходить от конкретно-чувственного к абстрактному в
религиозно-мифологической области – это в настоящее время должно считаться
доказанным и в этом смысле труды О. Йоргенсена и Э. Хедена соответствуют тем
тенденциям, которые наблюдаются у Гомера в разных других областях изображенной у
него художественной действительности.
г) Гомеровские теологемы в связи с ростом мифологической абстракции. Рост
абстрагирующего мышления в области мифологии чувствуется у Гомера еще в одном
обстоятельстве. А именно, несмотря на наличие всякого рода чудовищ и чудес, мы
находим у Гомера по поводу разных божеств те или иные общие суждения, которые
свидетельствуют уже о зарождении некоторого рода рефлексии, о зарождении уже
философской мысли в недрах все еще интенсивной мифологии. Эти суждения настолько
интересны, что мы не ограничимся простой аннотацией, но дадим их в полном переводе.
«Тем, кто послушен богам, и боги охотно внимают» (Ил., I, 218). «Нет меж
божественных славных даров не достойных почтенья» (III, 65). «Зевсовой воли ни в чем
человек изменить не способен, как бы он ни был силен, ибо много сильней Громовержец»
(VIII, 143 сл.). «Легко познаваемы боги» (XIII, 72) (слова Аякса Оилея по поводу
увиденных им ступней и икр Посейдона). «Тяжко явление бога, представшего в
собственном виде» (XX, 131). «Намного сильнее нас боги» (XXI, 264). Од., III. 48 – «все
ведь в богах нуждаются смертные люди», «вечные боги не так-то легко меняют решенья»
(147), «ведь все вам, бессмертным известно» (IV, 379, 468), «даже в глазах у бессмертных
достоин почтения странник, их о защите молящий» (V, 447 сл.), – «для богов же – для них
невозможного нету» (X, 306), «вовсе не все нам открыто являются вечные боги» (XVI,
161), «очень легко для богов, владеющих небом широким, сделать смертного видным иль
сделать его безобразным» (211 сл.). XIX, 42 сл. – «мысли свои удержи, молчи и не
спрашивай больше! Так всегда у бессмертных богов, на Олимпе живущих».
Все эти суждения о богах свидетельствуют о прогрессирующих мифологических
понятиях, которые из бесформенных и [281] анархических становятся более устойчивыми,
более последовательными и более продуманными. Боги в этих суждениях выступают в
заметно очищенном виде, и их отношение к людям становится более закономерным. Здесь,
несомненно, уже чувствуется приближение Пиндара и Эсхила.
Наметивши общую мифологическую тенденцию у Гомера, следует обратить
особенное внимание на два ярких момента в этом общем мифологическом становлении,
именно на хтонизм и на героизм. Под хтонизмом (от chthōn – земля) понимаем ту
мифологию, которая строится по типу стихийных и беспорядочных явлений природы,
беспринципных и анархических, частью даже просто звериных, а иной раз даже
уродливых и во всяком случае дисгармонических. Героическая мифология, наоборот,
оперирует уже с образами чисто человеческими, более или менее уравновешенными или
гармоническими, содержащими в себе установку на определенные принципы и мораль,
где осознавшая себя человеческая личность на первых порах предана своему
родоплеменному коллективу. Переплетение этих хтонических и героических элементов у
Гомера требует своего выяснения, хотя по отдельным пунктам здесь уже накоплены
огромные материалы и многочисленные исследования. Необходимо дать общий обзор этих
двух самых ярких тенденций гомеровской мифологии.
3. Хтоническая мифология.
а) Душа человека. Человек, как и все существующее, вначале является для
первобытного сознания самым обыкновенным фетишем. В те отдаленные времена, когда
демон вещи не отделялся и даже ничем не отличался от вещи, душа человека для его
сознания тоже ничем не отделялась и не отличалась от человеческого тела. Душа человека
была в свое время и сердцем, и печенью, и почками, и диафрагмой, и глазом, и волосами, и
кровью, и слюной, и вообще всякими органами и функциями человеческого тела, равно
как и самим телом. Потребовалось огромное культурное развитие, чтобы человек стал
замечать отличие одушевленного от неодушевленного вообще и, в частности, отличия
собственной психики или собственного «я» от собственного тела
Душа, по Гомеру, и безжизненная тень, не имеющая дара мышления и речи, и нечто
материальное, потому что в XI песни «Одиссеи» эти души оживают, получают память и
начинают говорить от вкушения крови, предлагаемой им в Аиде Одиссеем;., и нечто
птицеобразное, поскольку души эти издают писк (Од. XXIV, 5-9, Ил., XXIII, 101); и нечто
полноценно земное с теми человеческими функциями, и психическими и физическими,
которые им были свойственны на земле; и настолько обладающие высокой моралью, что
они испытывают даже вечные мучения из-за совершенных на земле преступлений. Душа у
Гомера хотя и является живой в Аиде, она все же не настолько здесь [282] деятельна,
чтобы действовать на земной мир как-нибудь благотворно или вредоносно. Она здесь
подчинена общей системе героического мировоззрения, где главными устроителями и
распорядителями мировой жизни являются уже вечные боги. Призрак Патрокла,
упрекающий Ахилла за непогребение его тела, не грозит нанести за это какое-либо зло, но
ограничивается только аргументами о дружбе (Ил., XXIII, 69-92). Между прочим, в
сюжетном смысле речь эта совершенно излишня, т. к. уже в стихах 43-53 Ахилл
высказывает твердое решение немедленно похоронить Патрокла. Значит, сцена эта только
и введена для демонстрации того, что такое призрак умершего друга и какие трогательные
связи могут существовать между умершими и живыми. Умирающий Гектор грозит Ахиллу
опять-таки не собственным появлением из Аида ради нанесения ему зла, но гневом богов
(Ил., XXII, 355-360). То же и Эльпенор (Од., XI, 69-73).
Таким образом, представление о душе человека у Гомера дано на самых
разнообразных ступенях мифологического развития, начиная от грубого фетишизма и
кончая вполне бесплотным и в то же время полноценным загробным существованием; но
веры в активное воздействие души умершего на земной мир, у Гомера не наблюдается.12)
б) Хтонические существа вне человека. Сюда прежде всего относятся Керы. Кера
есть демон, связанный исключительно со смертью, вернее даже, с самим моментом
смерти. Этот вредоносный демон, может быть, когда-нибудь и был человеческой душой,
но в гомеровском тексте Керы имеют с ней мало общего. Сначала это, по-видимому,
фетишистский образ самой смерти. В дальнейшем, как и везде, Кера смерти отделилась от
самой смерти и стала представляться в виде отдельного личного демона. Но Э. Хеден в
указанном выше исследовании доказывает, что на Гомере видна эволюция этого
конкретного и личного демона в направлении абстракции, когда этот термин получил уже
нарицательное значение. Попадается значение Керы не как самого момента смерти, но как
того, что ведет к моменту смерти – Ил., II, 830-835, XI, 329-332, VII, 527. Патрокл (XXIII,