началась месть Гефеста. Хитрые сети Гефеста вдруг свалились на лежавших Ареса и
Афродиту и сковали их в том положении, в каком они были во время любовных утех. Тут
вернулся и сам Гефест и возопил ко всем богам, чтобы они посмотрели на это «смешное и
гнусное дело» (307). Стали собираться боги. Пришел Посейдон, пришли Гермес, Аполлон,
только богини, сохраняя пристойность, остались дома (324). И что же? (325-327): [312]
Вечные боги, податели благ, столпились у входа.
Смех овладел неугасный блаженными всеми богами,
Как увидали они, что Гефест смастерил многоумный.
И они не просто смеялись, а еще и приговаривали, что-де не бывать бы добру, да
несчастье помогло: хромоногий Гефест не мог догнать быстрейшего из вечных богов
Ареса, зато доконал его хитростью. Так они, вечные, беседовали между собою. А
Аполлон, так тот прямо в упор к Гермесу: что, брат, хотел бы ты очутиться в таком
положенье? И что же? Оказывается, хотел бы! Пусть собираются все, и боги и богини,
только бы лежать ему на постели одной с золотою Кипридою! (342). После такого
неожиданного ответа Гермеса больше ничего не оставалось, как то, что снова бессмертные
боги подняли смех (343). Только Посейдон и заступился за Ареса, предложивши Гефесту
за него поручительство. И как только любезная пара получила свободу, оба тут же и
разлетелись в разные стороны. Арес улетел во Фракию, а Киприда золотая – опять-таки с
приветной улыбкой (362) скрылась на Кипре в Пафосском лесу, где утсее был алтарь,
приняла ванну, натерлась душистой мазью, Хариты облекли ее в прелестное платье.
Даже Одиссей, слушая Демодока, забыл свои горести и свою судьбу и «наслаждался
в душе». Веселились и все феаки (Од., VIII, 368 сл.).
В этой истории Ареса и Афродиты все примечательно, каждый штрих. И даже то, что
они сразу разлетелись в разные стороны как ни в чем не бывало, и то, что у Афродиты в
это время была ироническая улыбка, и то, что она потом купалась, – все это
демонстрирует с беспредельной ясностью и выразительностью божественно-
юмористическое бытие у Гомера. Замечательна вот эта самая улыбка Афродиты. Себе
самой и по поводу происшедшего улыбается роскошная Афродита. Тут все – и юмор, и
ирония, и сознание своей божественной власти и независимости, и беспечальная
обоснованность стихии на самой себе, но прежде всего юмор, глубокий и тонкий, ажурно-
бытийственный юмор.
Легкий налет юмора содержится в изображении того, как многочисленные герои
много лет сражаются из-за Елены, а она сама вышивает этюды этой войны на ткани (Ил.,
III, 125 сл.) или с высокой стены посматривает на бойню из-за нее (154 сл.). Конечно, это
происходит не без вмешательства богов, так как «видеть подвиги героев» позвала ее не кто
иной как быстроногая Ирида (130).
Ту же внутреннюю структуру необходимо находить и в таких многочисленных
эпизодах, как в начале XIII песни: Зевс, думая, что уже никто из богов не станет
вмешиваться в войну, после того как он приблизил троянцев и Гектора к ахейскому
лагерю, обратил свои созерцающие очи на Фракию и засмотрелся на лошадей и
наездников, а тем временем Посейдон, желая помочь ахейцам и пользуясь рассеянностью
Зевса, прибывает к ним в чужом образе и вкладывает в них мужество к сражению.
Юмористичен образ Кирки (Од., X), которая сначала карала всех спутников Одиссея
волшебством и чародейством, превращая их в свиней (237 сл.), а потом сама же запросила
ложа у Одиссея [313] (334 сл.) и вернула всех к прежнему виду (395). Очень выразительно
звучит у Гомера, как на просьбу Одиссея о недопущении новых козней Калипсо, «богиня
из богинь» улыбнулась и потрепала Одиссея рукой по щеке (или погладила) (V, 180 сл.).
Также треплет с улыбкой по щеке Одиссея и сама Афина, когда он, будучи привезен
феаками на остров Итаку и встретивши Афину в человеческом образе, начинает ради
осторожности рассказывать о себе вымышленную историю. Тут уже целая философия
юмора (Од., XIII, 287-302):
В ответ улыбнулась богиня Афина
И Одиссея рукою погладила, образ принявши
Стройной, прекрасной жены, искусной в прекрасных работах.
Громко со словом она окрыленным к нему обратилась:
«Был бы весьма вороват и лукав, кто с тобой состязаться
Мог бы в хитростях всяких; то было бы трудно и богу.
Но говорить перестанем об этом. Ведь оба с тобою
Мы превосходно умеем хитрить. И в речах и на деле
Всех превосходишь ты смертных; а я между всеми богами
Хитростью славлюсь и острым умом. Ужель не узнал ты
Дочери Зевса, Паллады Афины? Всегда ведь с тобою
Рядом стою я во всяких трудах и тебя охраняю.
Я же и сделала так, что понравился всем ты феакам».
Афина, подобно Одиссею, любит хитрить и очень витиевато не только говорить, но и
жить, и такая мудрость приятна ей и сама по себе. Тут чистое искусство юмористической
самозначимости жизни.
Гера обманывает Зевса. Об этом читаем в «Илиаде», XIV несколько сот стихов. Гере
всегда очень хочется помочь ахейцам. Но как это сделать? Надо усыпить бдительность
Зевса. Долго «вращала думы волоокая Гера» и в конце концов решила действовать на него
по-женски (Ил., XIV, 162-165).
К Зевсу на Иду прийти, нарядившись как можно красивей, –
Может быть, он загорится желаньем на ложе любовном
Телом ее насладиться, она же глубокий и сладкий
Сон на ресницы прольет и на ум проницательный Зевса.
И вот, подробнейшим образом и с бесконечной витиеватостью и любовью Гомер
описывает ухищрения Геры.
У Гомера здесь подробно изображается туалет Геры, ее обращение за помощью к
Афродите, которая дарит ей пояс для любовных чар. И тут опять эта знаменитая
гомеровская улыбочка. «Улыбнулась» в ответ волоокая Гера. И, улыбнувшись, спрятала
пояс Афродиты (222 сл.). Наконец, она встретилась еще со Сном и стала упрашивать его
подействовать на Зевса, и когда тот заупрямился, то пообещала ему юную Хариту, по
которой он уже давно все дни вздыхал, что и сломило его упрямство (231-291).
Увидевши Геру, Зевс так воспылал страстью к своей супруге, что это напомнило ему
еще первые его свидания, которые он в свое время устраивал тайком от родителей. Он
стал останавливать Геру и расспрашивать, куда она двигается без колесницы и коней. Зевс
стал уверять Геру, что никого он так никогда не любил, как сейчас он любит ее, ни
молодую супругу Иксиона, ни прекраснолодыжную Данаю, ни дочь Феникса, ни Алкмену,
ни даже Семелу или Лето, ни самое Геру. [314]
После этого (292-353) Посейдону уже ничего не стоило помогать ахейцам, пока Зевс
сладко спал с своей супругой на Иде, а сам Зевс после пробуждения и брани по адресу
супруги тоже «улыбнулся» (XV, 47), не говоря уже о Гере, которая даже «смеялась» (101).
Приведем также материалы гомеровских гимнов.
Здесь перлом юмористической мифологии является III гимн, посвященный Гермесу.
Весь этот гимн пронизан тонким и изящным юмором. Достаточно обратить внимание уже
на общую характеристику Гермеса, которая дается в начале гимна 13-16:
...ловкач, изворотливый, дока,
хитрый пролаз, быкокрад, сновидений вожатый, разбойник,
В двери подглядчик, ночной соглядатай, которому вскоре
Много преславных деяний явить меж богов предстояло.
Родился он утром, но к полудню он уже изобрел кифару и стал на ней играть, а к