Корнблат Сирил М
Гомес
Сирил Корнблат
ГОМЕС
Пер. с англ. Т. Хейфец.
Все это случилось двадцать два года назад. В одно холодное октябрьское утро я получил от редакции задание. Ничего особенного, задание как задание встретиться с доктором Шугарменом, деканом физического факультета в нашем университете. Не помню точно, что послужило поводом - какая-то годовщина чего-то такого: первого атомного реактора, испытаний атомной бомбы или, быть может, Нагасаки. Во всяком случае, в воскресной газете должен был быть разворот на эту тему.
Я нашел Шугармена в его кабинете в квадратной готической башне, венчающей скромное здание физического факультета. Он стоял возле стрельчатой арки окна, неохотно впускавшего в комнату пронзительную глубину осеннего неба. Такой плотный толстячок с пухлыми щеками и двойным подбородком.
- Мистер Вильчек? - расплылся он. - Из "Трибюн"?
- Да, доктор Шугармен. Здравствуйте.
- Проходите, пожалуйста, садитесь. Что вас интересует?
- Доктор Шугармен, я хотел бы узнать ваше мнение по поводу наиболее серьезных проблем, связанных с атомной энергией, контролем над атомным оружием и так далее. Что, по-вашему, здесь самое важное?
В его глазах мелькнула хитринка - сейчас он постарается сразить меня.
- Образование, - изрек он и откинулся назад в кресле - переждать, пока я приду в себя от неожиданности.
Я должным образом удивился.
- Это очень интересный и новый подход к проблеме, доктор Шугармен. Расскажите, пожалуйста, подробнее.
Он был преисполнен важности.
- Я хотел бы выразить беспокойство по поводу того, что широкая публика не понимает значения последних достижений науки. Люди недооценивают меня - я имею в виду, недооценивают науку, - потому что плохо представляют себе, что такое наука. Сейчас я покажу вам кое-что в подтверждение своих слов. - Он стал копаться в бумагах и вскоре протянул мне вырванный из блокнота разлинованный и покрытый ужасными каракулями листок. - Вот это письмо, представьте себе, было послано мне. Я с трудом разобрал написанное карандашом послание.
12 октября
Уважаемый господин!
Хочу представить себя Вам, ученому-атомщику, как молодого человека 17 лет, с усердием изучающего математическую физику, чтобы дойти в ней до совершенства. Мое знание английского языка не есть совершенно потому что я в Нью-Йорке только один год как приехал из Пуэрто-Рико и из-за бедности папы и мамы должен мыть посуду в ресторане. Поэтому уважаемый господин простите несовершенный английский, который скоро станет лучше.
Я не решаюсь отнимать ваше драгоценное ученое время, но думаю вы иногда можете отдать минуту такому как я. Мне трудно рассчитать сечение поглощения нейтронов обогащенной бором стали в реакторе, теорию какового я хочу разработать.
Реактор-размножитель требует для обогащенной бором стали
по сравнению с сечением поглощения нейтронов в любом бетоне, с которым я потрудился познакомиться:
Отсюда получается уравнение
означающее только четырехкратный коэффициент размножения реактора. Интуитивно я не удовлетворился такой коэффициент и отрываю ваше время для помощи, где я ошибся. С самой искренней благодарностью
X. Гомес.
Закусочная "Порто Белло"
124 улица, угол Авеню Св. Николаса
Нью-Йорк, штат Нью-Йорк
Я рассмеялся и посочувствовал доктору Шугармену:
- Неплохой экземплярчик. Вам еще везет, что эти типы пишут письма. А у нас они прямо являются в редакцию, и вынь им да положь самого главного. Кстати, могу ли я использовать это письмо? Нашим читателям полезно знать такие вещи.
Он подумал, а затем кивнул головой.
- Ладно, берите, только не ссылайтесь на меня. Напишите просто "известный физик" или что-нибудь в этом роде. Кстати, я считаю, что все это скорее грустно, чем смешно, но у вас свои задачи, я понимаю. Малый этот, по-видимому, чокнутый, но и он, впрочем, как многие другие, полагает, что наука - всего лишь набор фокусов, которыми может овладеть каждый...
Он еще долго распространялся на эту тему.
Я вернулся в редакцию и за двадцать минут накатал интервью. Гораздо больше времени и сил мне пришлось потратить, чтобы объяснить редактору воскресного выпуска, почему письмо Гомеса следует опубликовать на развороте, посвященном атомному юбилею. В конце концов он сдался. Письмо пришлось перепечатать, ибо пошли я его наборщикам в том виде, как оно было написано, нам не избежать бы забастовки.
В воскресенье, в четверть седьмого утра, меня разбудил бешеный стук кулаков в дверь моего номера в отеле. Еще не совсем проснувшись, я сунул ноги в тапочки, накинул халат и побрел к двери. Но те, за дверью, и не собирались ждать, пока я ее открою. Дверь распахнулась, и в комнату ввалились администратор, редактор воскресного выпуска и еще какой-то молодой человек с застывшим лицом в сопровождении трех решительного вида молодчиков. Администратор что-то пробормотал и поспешил ретироваться, а остальные двинулись на меня единым фронтом.
- Босс, - промямлил я, - что с-с-лучилось?
Один из решительных молодчиков стал спиной к двери, другой - к окну, третий загородил вход в ванную. Их шеф, холодный и колкий, как иней, пригвоздил меня к месту, обратившись к редактору резким начальственным тоном:
- Вы подтверждаете, что этот человек Вильчек?
Редактор молча кивнул.
- Обыскать, - бросил старик.
Молодчик, стоявший у окна, умело принялся за дело, не обращая внимания на невразумительные вопросы, которые я все еще пытался задавать редактору. Редактор старательно избегал моих глаз.
Когда обыск был закончен, старик с застывшим лицом сказал:
- Я контр-адмирал Мак-Дональд, мистер Вильчек, заместитель начальника отдела безопасности Американской Комиссии по атомной энергии. Это ваша статья? - Мне в лицо полетела вырезка из газеты.
Я стал читать, спотыкаясь на каждом слове:
АТОМНУЮ ФИЗИКУ МОЖНО РАЗГРЫЗТЬ
КАК ОРЕШЕК, ТАК ДУМАЕТ
СЕМНАДЦАТИЛЕТНИЙ МОЙЩИК ПОСУДЫ
Письмо, полученное недавно одним известным физиком нашего города, подтверждает слова доктора Шугармена о том, что широкая публика плохо представляет себе трудности работы ученых (см. соседнюю колонку). Ниже мы публикуем это письмо вместе с "математическими выкладками".
"Уважаемый господин!
Хочу представить себя Вам, ученому-атомщику, как молодого человека 17 лет, с усердием изучающего..."
- Да, - сказал я, - это написал я, все, кроме заголовка. А в чем, собственно, дело?
- Здесь говорится, что письмо написано жителем Нью-Йорка, однако адрес его не указан. Объясните, почему?
Я сказал, стараясь сохранять спокойствие:
- Я опустил адрес, когда перепечатал письмо, прежде чем отдать его в набор. Мы в своей газете всегда так делаем. А в чем все-таки дело, не можете ли вы мне сказать?
Адмирал пропустил мой вопрос мимо ушей.
- Вы утверждаете, что имеется оригинал письма. Где он?
Я задумался.
- Кажется, я сунул его в карман брюк. Сейчас посмотрю.
И я направился к стулу, на спинке которого висел костюм.
- Ни с места! - сказал молодчик, что стоял у дверей ванной.
Я застыл на месте, а он принялся выворачивать карманы моего костюма. Письмо Гомеса лежало во внутреннем кармашке пиджака; он протянул его адмиралу. Мак-Дональд сравнил письмо с газетной вырезкой, затем спрятал и то, и другое у себя на груди.