— Бери давай, я от всего сердца.
Да, там лежали сказочные суммы и виски. Я видел, как светлые глаза Ромеро покраснели и как-то неверяще взглянули на меня. Он обнял меня, а я снова глупо похлопал его по спине. Так неловко, когда обнимают искренне.
Оказалось, и Трой подготовил презент: он вручил нашему врачу какие-то элитные наручные часы.
Как и было уготовано, он починил Офелию, выпил с нами чаю и, обняв каждого, уехал чинить движок.
Странно заботиться о ком-то, обо мне никто не заботился. Только его облик гладил меня по спине, и столь знакомый взгляд поедал тело. Он брал меня сзади и говорил, что так делают все дети и их родители.
Я задумался, наверное, надолго. Эсфирь отправила меня чинить байк Морган, и я рассеянно схватился за инструменты.
— Порядок? — спросила Раэна позади меня. — Сам не свой.
— Да, — я привычно натянул идиотскую улыбку. Как она меня раздражала, эта фальшивая ухмылка. Так учила мать: улыбайся, даже если бьют. Кто улыбается, тот сильный. Папа же просто шутит, не говори никому, просто улыбайся, сынок.
— Починишь, а потом? — спросила Морган. Чуть зарделась.
— К Кэсс поеду.
— Вы до сих пор вместе?
— Типа того. А что?
— Да забей, — она махнула рукой, — хорошей ночи.
— Ага, спасибо.
— Эй, она пришла в себя! — прошептала Морган. — Пойдешь?
— Конечно! — я подорвался познакомиться с нашей новенькой. — Малыш, — крикнул я. Я ненавидел свою озорливость и ту напускную беспечность скомороха. Идиот. — Мы банда чертей..
Глава 17. Колумбайн
— Я тебя презираю, Салли.
— Трой… Не убивай меня!
— ТРОЙ ЛУКАС КИРК—
ПЕРЕД РАССТРЕЛОМ
— Эй, бестолочь! — Миссис Генриета шлепнула меня линейкой по затылку. — Высшая математика не для вас, сударь?
— Да он даун, что вы время тратите, — выплюнул Барри Уотсон с гадкой усмешкой. Три лекции назад его кулак разбил мне губу. Он шпынял меня три года, что мы провели здесь, в Гринвиче. Главный задира. Так легко и беззаботно звучали эти слова, но в сущности — причина суицида или массового расстрела.
— Заткнись, Барри, — Салли ткнула его карандашом. — Хватит!
Салли Брок была единственная, кто меня понимал. Кто разговаривал со мной и делил обед в кафетерии. Но и ей доставалось за якшание со мной: среди знакомых пускали комеражи о ее половой связи со мной. Кто-то особо талантливый создавал фальшивые фото с ее лицом у моего члена. Мне было жаль ее. За человечность, разумность и доброту мы все сгнием в скопищах этих нечистот людских душ.
Я любил ее. Понял это, когда она поцеловала меня в разбитую бровь. Наверное, любила и она меня. Я надеялся, судорожно ища в ее черных глазах намек на чувства. Как жаль, что она погибла.
Я виновен в этом.
Мы шли с Билли после учебы, обсуждая ужин. Билли — мой сосед по комнате, шаблонный ботан с круглыми очками и коллекцией бабочек в кожаном альбоме. Он любил вычурные спагетти с кучей соусов и приправ, а мне хватало двух сэндвичей и энергетика. Мы оба как два жалких отшельника, сутулые и неряшливые, в застиранных клетчатых рубашках и вытянутых в коленях джинсах.
Билли нес на плечах порванный портфель — очередная смешная шутка от студентов на курс старше нас. Его, этого доброго толстяка с веснушками, унижали за телосложение. И все плевали, что он болен сердцем. Что тоже остался совсем один, как и я. Он был сирота.
Я хотел его защитить, но не мог помочь даже себе. Жаль, что он не выжил.
— Давай посмотрим фильм? — предложил Билли. — Или документалку.
— Например?
— Не знаю. «Сияние»?
— Да ну, скука.
— Слышал про «Колумбайн»?
— Нет.
— Да ну-у! — Билли подскочил от удивления, быстро поправил разбитые очки и затараторил: — Были два чувака — Эрик Харрис и Дилан Клиболд, ученики из школы «Колумбайн». Эти две легенды устроили тако-о-й расстрел в школе! Их травили дико, довели до пика, Харрис, например, пил антидепрессанты. И в один день апреля девяносто девятого они взяли самодельные бомбы и огнестрел. Убили тринадцать человек и застрелились сами.
— Отомстили.
— Да-а, хороши парни. Не струсили.
— Ты восхищаешься ими?
— Конечно! Они крутой пример дали.
— Что нужно убивать?
— К чему приводит травля. Могло быть по-другому. Они бы просто тихо наглотались таблеток, и никто бы не узнал, чем чреваты обычные слова, а они не захотели умирать тихо, как мыши в норах, не-е-ет, они показали всему миру, что значит 'просто' буллинг.
— Они убили людей.
— Они отомстили за свою боль.
— Ну хорошо, давай посмотрим твой «Колумбайн».
По пути мы зашли в винную лавку и купили самое дешевое из имеющегося. И по чизбургеру. На большее остатков стипендии не хватило. Пока Билли подбирал документалку на древнем нетбуке, я жарил картошку с паприкой. За окном разлился алый закат, тягучий, как патока; он напоминал двор моего дома, где я гулял со своим лабрадором Майки. Его мокрая белая шерсть окрашивалась в цвет фуксии, стоило выйти из тени. Блестела, как фианит, под догорающим светилом.
Теплый порыв ветра колыхнул занавески, и аромат весны до переизбытка наполнил легкие. Красивый аромат, свежий и родной. Жаль, что я хочу убить себя от воспоминаний, ассоциирующихся с ним. Ведь такой запах царил, когда мне сообщили о смерти родителей. Мир вокруг посерел, шелест листьев и гомон соседей вмиг растворились, я тогда будто потерял все органы чувств. Должно быть, стало одиноко и вопяще пусто. И тихо. Мир молчал. И то ослепительное солнце обратилось немым холодным светом.
Они бросили Майки на улице, а меня выслали гнить в детский дом. Я все еще помнил его глаза. Мой пес рыдал, когда пытался догнать машину, в которой меня увозили прочь.
Я бросил все силы на его поиски, когда вышел из ада. Жаль, что и он погиб, мой мальчик с верными глазами.
Снова вина машин и пьяных людей.
Всех моих близких давили, как червей.
— Эй, Трой, — как удар по щеке был голос Билли. Я вздрогнул. — У тебя горит!
Я наконец обратил внимание на угли в сковороде. Я не хотел открывать окно, но дым требовалось выпустить. Вместе с ним вошел в комнату и тот злорадный аромат приближающегося лета, аромат смерти и страха. Алый закат залил стены розовым полотном, все вокруг было теплым и нагоняющим истому. Но я задрожал перед тем пейзажем.
— Да-а, картошки не видать, — вздохнул Билли. — Ты слепой что ли?
— Задумался.
— Класс, давай хавать уголь с паприкой.
— Перестань. Это не конец света.
Сосед поджал губы и кивнул. Он достал чизбургеры из пакета и прыгнул на постель. Пригласил:
— Давай, прыгай рядом. Я нашел. На час мы для мира заняты.
— Будто мы кому-то нужны… — усмехнулся я.
***
Мне редко снилось что-либо. Но в ту ночь я как наяву пил пиво с Диланом и Эриком. Перед кульминацией их славы и счастья отмщения. Конечно, лишь проекция активности мозга, но я воочию видел их лица. Они оказались хорошими парнями, и в натуре узниками мира. Но эти двое сумели его переиграть. Честно, без шулерства.
Защекотало на лице. Я проснулся и почувствовал кровь на губах.
— Эй, долбоеб, мы тебе песика принесли, — рассмеялся Барри со свитой ублюдков без собственного мнения и разума. Вот она, концепция единого разума, одного мозга на нескольких.
Я поднялся на локтях. А через мгновение понял, что на моей постели агонически дергалась собака с канцелярским ножом в шее. Я вскочил с постели, кубарем перелетел подальше от скулящего животного. Я боялся умирающих собак. Это травма.
— Милая Салли после минета с радостью поделилась твоим секретом, — плевался Барри. — Рассказала, как ты плакался о своем Майки. Знаешь, она славно сосёт. И дырка у нее узкая. Она дала нам всем.
— Пошел ты, ублюдок! — оскалился я. Впервые мне удалось показать зубы. Впервые я смело послал его. Моего карателя и врага номер один. — Я убью тебя! Клянусь, твои мозги будут украшать пол!
От криков проснулся Билли. Он сонно потер глаза и спросил:
— Что тут творится? Троян, ты чего разорался?