— Нет, не все. Обо мне никто не заботился. Я была одна со своими проблемами и чувствами.
Трой промолчал. Все они молчали, когда я просила помощи. Когда рыдала им в лицо. Они только молчали.
— Прости, — я резко развернулась и сбежала из комнаты. Хлопнула дверью своей спальни и расплакалась, скатившись по стене на пол. Как в идиотских фильмах про любовь.
Слишком ненужная. Слишком ребенок внутри. Слишком нелюбимая. Слишком одинокая в этом мире с миллиардами живых душ.
Есть ли хоть кто-то, кому я могла быть нужной, как биение сердца? Как дыхание. Как воздух.
Я хотела подвигов, хотела героев, хотела красивых слов и тепла. Не знала, что это, но желала того пламенно. Морган имела это каждый день, час, минуту и секунду, а я рыдала от безысходности и отчаяния.
Снова истерия, перебивающая возможность дышать, снова пламя под грудиной жгло органы на стейки. Я горела. И никому не было дела до моей больной души, истязаемой холодом. Я привыкла страдать одна, привыкла, что всем безразличны мои слезы и хрипы удушья.
Столь долгожданный стук в дверь. Я грезила о нем многие годы. Кому-то за дверью не плевать.
Я открыла.
— Офелия. — Трой грубо обнял меня, оторвав от пола.
— З-закрой дверь, я не х-хочу, чтобы меня видели, — заикалась я от слезливых спазмов.
Трой, не отпуская меня, толкнул дверь ногой и сел на край постели. Я продолжила рыдать в его белую рубашку.
Я плакала вместе с дождем. В единое созвучие. В унисон.
— Почему? — он будто только сейчас заметил шрамы на моих бедрах и предплечьях.
— Потому что некуда бежать от себя и мыслей. Слишком много страданий. Разве ты не хотел причинить себе боль?
— Не помню.
— А я хочу по сей день. Я стремлюсь к боли. Потому что по-другому не умею. Я бы резала и резала, пока не умру. Но я боюсь смерти. Нескончаемый цикл страха и боли. Можешь считать это нелепым, мне все равно, что ты скажешь.
— Я верю. Здоровые и счастливые не хватаются за ножи и бритвы. Они не хотят чувствовать боль. Я не знал, что такое бывает. Не знал, что и сам могу быть болен. Что отличаюсь от нормальных. Я хотел бы стать обычным человеком. У таких нет мыслей, что пора умирать, нет желания прыгнуть под поезд. Они просто счастливы жить. Это так удивительно..
— Трой, помоги мне найти Дамьяна… — я взглянула на него. — Помоги мне не страдать. Я была счастлива с ним. Да, я так думаю.
Он грустно вздохнул, кивая.
— Спасибо… — я снова обняла его за шею. Сонная артерия билась о щеку.
***
— Курочка ты моя! — воскликнул Леви, лежащий на постели Морган, пока та перебирала кладь одежды в шкафу. Она безразлично к наблюдателям нагнулась к упавшей блузке, дав Цефею и Трою лицезреть сексуальный ракурс для рукоблудства. Она была в одном белом белье. — Пардон, отвлекся, — улыбнулся мне Леви. — Крутое платье! Выглядишь охуенно!
Я молча села рядом с ним в ожидании Морган. Она обернулась к нам.
— Привет, — Раэна поцеловала меня в губы. Легко, так целуют некоторые родители. Но я смутилась.
— Привет, — кивнула я. — Собираешься? Нужно ехать в штаб.
— О, уже освоилась?
— Да… Трой рассказал. — Я заметила проницательный взгляд Цефея. Он видел нас в неглиже. Видел то, чего не стоило бы. Не уверена, что он не воспользуется этим козырем, когда среди нас будет Ян.
— Ну круто, — улыбнулась Морган. — Вы идите ешьте, там в холодосе вчерашняя пицца, а я оденусь и приму душ.
— О-о, — провыл вдруг Леви, уронив голову в подушку. — Эшо бушет долшо!
— Чего? — переспросили все мы.
— Это будет долго! — чуть недовольно повторил Цефей, подняв голову.
— Да ты на толчке дольше сидишь! — возразила Морган.
— Нифига-а! Ты только башку свою намываешь час! — нахмурился Леви.
— Не надо! Ты срешь по два часа!
Трой покачал головой, видавший уже такие ссоры. Как бывалый странник. Он вышел, а я последовала за ним. Даже с кухни слышались их голоса и попытки перекричать вопли друг друга.
Трой достал коробку с пиццей и сунул остатки в микроволновку.
— Как они меня достали, — сказал он.
— Забавные.
— Каждую неделю закатывают ссоры, а потом оказывается, когда начинается собрание, что они дружно спят пьяные. Мы с Немезидой ждем их целыми днями. Как непрофессионально! Работа есть работа.
— Все так серьезно?
— Да. Собрание не терпит опозданий и пропусков. Два дурака импульсивных. Хорошо, что ты больше в нашу с Эс сторону. Ну, с Эсфирь.
— У вас будто два лагеря: лед и огонь. Три льда на два огня.
— Скоро будет еще один «огонек». Сбалансирует.
— Кто?
— Дамьян твой ненаглядный. Он же тоже не пай-мальчик?
— Ну… Больше похож на Морган, наверное. Цефей много матерится, много гогочет и много говорит. И сли-и-ишком озабоченный. Ян посередине между тобой и Леви.
— А какой он, этот твой Дамьян?
— Внешне он… Очень светлый, как призрак, наверное. У него пепельные волосы под каре, янтарные глаза, родинка над губой слева. Смотрел «Интервью с вампиром»?
— Нет. А что там?
— Я не умею описывать лица. Но он похож на актера из этого фильма. На молодого Тома Круза в роли вампира Лестата. Особенно в самом конце фильма перед титрами. Давай как-нибудь посмотрим?
— Я не против. А Тома Круза знаю. Только как-то плохо представляю его в роли вампира.
— Он хорошо сыграл. Лучше, чем Брэд Питт. Так вот, Дамьян. Он высокий. Около двух метров. Повыше тебя немного. У него, знаешь, очень большие теплые руки. Он постоянно старался согреть мои.
— Так. Про руки уже фанатизм, — заметил Трой. Он толкнул по барной стойке тарелку с двумя кусками пиццы. — Ешь. Молоко любишь? Там у Морган осталась одна коробка. Она в кофе льет.
— Да, давай. Очень люблю. У меня мама была дояркой и часто приносила бидоны коровьего молока. Приходилось драться с кошкой за последнюю кружку.
Он налил мне полный стакан и поставил рядом с завтраком. Сам же сел напротив и хмуро уставился в ожидании продолжения.
— Ну а что еще говорить, если без фанатизма? У него татуировка на шее. Висельник с улыбкой чеширского. И у Яна очень глухой взгляд. Такой, как у слепого… или равнодушного. Не знаю, я так и не поняла.
— У нас у всех такие глаза, Оф. У Цефея самый злобный взгляд, например. Даже когда он смеется. Не знаю, почему так. Наверное, нет сил держать их задорными. Нет сил держать тяжелые веки, и потому свет не попадает на радужку. Вот он, этот взгляд, — уставший и немигающий. Без блеска.
— Глаза — зеркало души.
— Если умеешь видеть, а не смотреть. — Он глотнул молоко. — А человек он какой?
— И плохой, и хороший.
— Как ты определила?
— Он хороший в отношении меня, но чудовище для общества. Я его осуждала, хотела исправить, сделать обычным. Но мне повезло, что он не отрезал мне голову за эти попытки. Я жалею. Жалею, что не заткнулась тогда. Но я как любая девочка ждала, что он вернется. Как глупо. Я еще не выросла внутри. Все тот же подросток, живущий в розовых очках среди грез и мечт.
— Хороший в отношении тебя? Это как?
— Он берег меня. Да и ко всему прочему, он мой друг детства. Я ничего не помню, но отец рассказал, что мы были очень близкими друзьями в яслях. Это несильно важно, конечно, но понятно, почему он сделал меня «избранной». Единственная, кого он не убил. Потому что помнило подсознание.
— Я в такое не верю.
— Я тоже. Но я все еще жива.
— Тоже верно. А ты уверена, что он берег тебя?
— Абсолютно. Леви бы сказал: «Он рвал за меня жопу». Если той ночью был рядом Ян, то он бы убил за меня отца. Я не сломала бы ногу, и отец не выбил мне ребра.
— Хотел бы я на него посмотреть. И на отца твоего, и на Дамьяна.
— Яна я хочу видеть сильнее всего. Я готова на многое.
— Например?
— Отдать жизнь. Или даже… убить.
— Жизнь мало кто способен отдать ради кого-то.
— Я способна. И это не блеф.
— Я хоть и агностик, но помолюсь, чтобы ты была жива и здорова.
— Йоу, корнишоны, мы готовы! — донесся довольный крик Цефея из прихожей. — Морган смыла всех мандавошек и побрила анус, теперь выдвигаемся!