У меня были такие же красивые?
Я легла рядом, чуть приобняв Троя. Совсем как прошлой ночью.
— Мне показалось, что недавно ты была более счастливой. Когда осталась жива после прыжка.
— Я тоже так думала. Но моя депрессия вернулась. Уже не знаю, за что хвататься. Как остановить это? Сначала я считала это драматичным, знаешь, как в дешевом кино, а сейчас не вижу никакого просвета, кроме смерти.
— Смерть для тебя выход?
— А как иначе перестать мучиться?
— А ты мучаешься?
— Ежесекундно, Трой. Каждый день я просыпаюсь с чувством безысходности и отчаяния. А засыпаю со страхом, что снова проснусь. Но я поняла, что мое существо все равно боится смерти. Это чертов цикл страданий.
— Мне жаль, что ты больна этим. Я не хочу тебе помогать.
— Прости?
— Я не убью тебя. Если ты намекала на это, конечно.
— Нет. Просто хотела поговорить об этом.
— Извини.
— Зачем ты сделал это? — я огладила его повязку на груди. Рана даже под бинтом ощущалась температурой жерла вулкана.
— Ты знаешь.
— Я хочу, чтобы ты сам сказал это.
— Я хотел спасти тебя.
— Чтобы потом поймать не свою пулю?
— Да, именно для этого. Я не жалею, и ты не жалей.
— Не могу. Чувство вины грызет меня всегда, даже если я простила себя.
— Офелия, неужели ты была готова умереть, чтобы воссоединиться с Дамьяном? Если бы я не успел, то..
— Да, готова. Я была бы счастлива умереть на его руках. И плевать, что испортила бы ваш план-перехват. В первую очередь я стремлюсь вернуть Яна себе. Не для вашей Немезиды с завышенным эго, чтобы та помыкала его жизнью. Как только я доберусь до него, то мы сбежим. И никакой агент, никакой Ковчег нас не догонят.
— Они не дадут вам жить.
— Значит, я лично помогу Яну убить всех. Плевать. Я научусь пользоваться оружием так, чтобы каждый из ваших людей и врагов боялся даже подумать обо мне.
— Именно так и зарождается личина того, кем являюсь я. Или Леви с Морган. Месть от отчаяния или в защиту творит чудеса.
— Хочешь сказать, что я стану убийцей из желания спокойно жить?
— Мы все хотим спокойно жить.
— Но Яну, например, это приносит удовольствие. Как желание жить отождествляется с гомицидоманией?
— Со временем грань стирается. Дамьян, скорее всего, сначала тоже хотел счастья и идиллии, потому убил тех, кто мешал ему быть счастливым. Кого он убил первым?
— Ян… Он сначала убил с матерью отца, потом, в шестнадцать, в свой день рождения… В общем, убил мать и соседских детей. Он мне рассказывал, что мать пыталась его отравить, потому он хотел вскрыть себе вены, но его спасли. И он решил, что больше не станет калечить себя, а отомстит всему миру.
— Вот и хронология становления маньяком, Оф. Этот побитый шаблон можно нащупать у всех нас. Все мы просто несчастные калеки, понимаешь? И ты тоже станешь, как Дамьян. Ты сначала захочешь тишины и мира, а чтобы добиться этого, тебе придется убить преследователей, снова и снова. А потом и вовсе забудешь, что когда-то боялась и нож-то держать. Мы все переродились в этом гнилом обществе. Стали теми, кого оно взращивало в злобе и гневе.
— Я..
— Можешь не отвечать. Просто держи в голове. Это прекратится только тогда, когда нашей цивилизации не станет. Может, через тысячу лет будут другие люди? Не такие неправильные, как мы?
— Тогда нужно уничтожить эту.
— Люди уже добились конца света. Лет десять пройдет, и мир задохнется в радиации.
— Аминь, — я сложила ладони в молитвенном жесте. Трой усмехнулся.
На том мы замолчали, глядя друг на друга. Я знала этот взгляд — с таким же предвкушением на меня всегда смотрел Ян. Взгляд, ведущий к близости. Но мой милый Ян никогда не настаивал.
Трой же был другой: он потянулся к моим губам. А я не отказала.
Очевидно, что оба мы что-то чувствовали друг к другу. Совсем незнакомцы, но отчего-то ставшие столь близкими. Он принял мои пули, а я убила во его спасение. И сейчас мы снова стягивали с себя одежду.
Я вожделела секса и страсти, но не с ним. В голове всегда алым неоном горело имя Дамьяна. Трой понимал, что вместо его лица я видела лик моего белого ангела с желтыми глазами.
Ладони Троя стянули с меня свитер и сжали грудь, пока я, сидя на нем, пыталась вспомнить каждую мельчайшую деталь от лица Яна. Я была помешана, я любила его.
Любила, но раздевал меня другой.
Блудливая порочность, сгорающее терпение, невозможность коснуться. Все те причины, которые мешали мне быть женщиной Дамьяна. Возбуждение от рук чужого, но фантазии о любимом. Это он, Ян, касался сосков, это его дыхание опаляло кожу — не незнакомца с черными волосами.
Я знала, что неправильным было отдаться Трою, но я уверовала в то, что передо мной был не он. Я заставила себя увидеть Дамьяна в той мокрой постели.
Трой поцеловал меня в губы. А я вспомнила ночь в моей комнате у отца.
Трой спустился к шее. А я ощущала призрачные руки Яна на талии, когда он впился губами в мои. Наш первый поцелуй. С каплей размазанной крови на подбородках. Ночью на узкой кровати с силуэтом гитары у табурета с торчащим гвоздем.
Трой коснулся ладонью моих мокрых половых губ. А я вспомнила, как прижималась ими к горячему телу Дамьяна. Как сердце его билось под моей щекой. Как голенью я чувствовала твердеющий член. Как я хотела продолжить, но не могла взять себя в руки.
Трой чуть толкнул меня на спину, а после раздвинул бедра и оставил дорожку из поцелуев вдоль живота. Его губы прижались к клитору, а язык умело закрутился в вихрь. А я ощущала, как пальцы Яна скользят под моей футболкой, повторяя изгибы талии и таза. Как он дышал мне в затылок и грел ледяные руки. Как поправлял одеяло на моих плечах.
— Мила, я, кажется, люблю тебя, — услышала я, но не поняла, откуда.
— Что? — спросила я.
— Готова, говорю? — лицо Троя ожидающе нависло прямо над моим. Я взглянула вниз, где его член замер у входа во влагалище. Небольшое давление ясно ощущалось всей кожей.
Я кивнула и отвернулась к окну, пытаясь снова ухватиться за хвост той птицы воспоминаний. Тех, где я была счастлива. Где ни разу не думала о суициде.
Я чувствовала, как порвалась внутри, как мы слились. Но простонала не от секса.
И все последующее время я стонала не от этого.
А от тех фантазий.
Я представляла Дамьяна вместо Троя и кричала.
Кричала имя Яна.
Глава 23. Скотомогильник
— Яна, ты голодна? Я приготовил твоего брата на ужин.
Глава двадцать третья.
Нас подняли в шесть утра. Голых и обнимающихся. Снова Цефей, снова умолчавший об увиденном.
Мы добрались до штаба и расселись вокруг дубового стола. Эсфирь рвала и метала, стуча высокими шпильками.
— Агент устроила мне выговор! Какого черта вы не уследили за Офелией?! Ковчег теперь знает, что мы нагло ворвались в их штаб! Вы хоть понимаете, что нас ждет?! Открыто напасть на убежище ковчеговцев значит, что мы бросили перчатку!
— Немезида, да ты успокойся, — бросил Леви, закинув ботинки на стол. — Что значит эта перчатка-то?
Эсфирь поддала Цефею журналом по затылку, вынудив опустить ноги. Теперь ясно, кто поставил этот стол здесь.
— Значит, что это призыв к войне, дубина! Они теперь нам жизни не дадут, пойдут мстить! Двенадцать человек полегло, три квартиры сожжены. Нам крышка, учитывая, что в команде одна идиотка, решившая, что она крутая.
Трой нахмурился:
— Следи за языком, Эс.
— Ты бы не пошла спасать свою дочь у врага? — добавился Леви.
— И не наплевала бы на правила ради любимого человека? — кивнула Морган.
Я готова была расплакаться за их безоговорочную поддержку. Эсфирь гневно выдохнула, зыркнув мне в глаза.
— Не из такого пекла выбирались, — гордо усмехнулся Цефей, подмигнув мне. — Просто соберем их в кучу и подорвем. У меня дома взрывчатых больше, чем у вояк на складах.
— Каков мозг! — прошипела Эсфирь. — Не равняй себя с Фаустом, Леви. Тебе до него не дорости.
Все мы с осуждением взглянули на Немезиду. Та неловко открыла рот.