Душа Пьюла закипала гневом при одной мысли о крахе прекрасно задуманных планов, привезенных им в Лондон. Надо будет, решил он, действовать осмотрительно. Беспечность может все испортить. Он непременно должен отомстить им всем; не останется никого, кто не почувствует на себе его гнев. Сперва он управится с Нарбондо, а уж потом, если удастся, и с Дрейком. Если ничего не выйдет, он будет на месте во время приземления бесценного дирижабля и вот тогда снимет все сливки, верно? Химический состав отчего-то начал испаряться сквозь повязки, и поднимающиеся миазмы жгли Пьюлу глаза, порождая безостановочный поток слез. Он промокнул лицо. От долгой ходьбы бинты обвисли и начали потихоньку спадать.
Мимо прошмыгнул очередной разносчик газет. В таком количестве сенсации случались не часто, и издания пестрели крупными заголовками.
— Дирижабль садится! — вопил мальчишка, размахивая газетой, будто флагом. — Человек с Марса внутри! Угроза пришельцев! Армегедеон!
«Ого, — подумал Пьюл, — вот так раз». Через мгновение он уже рассматривал газету, чья первая полоса была поровну поделена между мертвецами с Пратлоу-стрит и приближением дирижабля. Этот последний, по уверениям Королевской академии, должен приземлиться прямо в Хампстеде. Предводитель одной из популярных сект настаивал, в свою очередь, что на борту дирижабля прибудет пришелец с далеких звезд, чье появление станет «предвестником Армагеддона».
Авторы передовиц несколько путались в том, как следует связывать два столь разных сюжета — живые трупы и дирижабль, — хотя бродивших по улицам Лондона мертвецов с известной натяжкой можно было бы считать «пришельцами».
Не менее вероятной представлялась и вторая версия: дескать, вурдалаки — это «первые ласточки» тех миллионов человек, которых Цицерон называл «молчаливым большинством» и которые уже готовились сбросить саваны и подняться из мест упокоения. На ней настаивал проповедник по имени Шилох, самопровозглашенный мессия, в последнее время сделавшийся приметой городских улиц и напрямую связанный с недавними сборищами в Гайд-парке. Что могло заставить восставших покойников предпочесть обочины Пратлоу-стрит собственным уютным могилам, оставалось не до конца понятным.
Читая на ходу, Пьюл не отвлекался на то, чтобы осмотреться кругом, — и совершенно напрасно. Когда он все-таки добрался до залитой солнцем Чаринг Кросс-роуд, повязки его окончательно взбунтовались и отчасти открыли лицо. Погруженный в чтение Пьюл пренебрег безопасностью безлюдных переулков и аллей; между тем едва ли не половину заполнивших улицы прохожих интересовали те же новости, что и его самого.
Газеты шли нарасхват. Увлеченные пугающими известиями люди заглядывали друг другу через плечо. Скопление мужчин и женщин, стихийно собравшихся прямо посреди улицы, было настолько поглощено чтением, что это едва не стало причиной дорожного происшествия с участием двуколки, кучер которой и сам сражался с хлопавшей на ветру газетной полосой.
Познакомившихся с последними сенсациями лондонцев роднило своеобразное выражение, застывшее на их перекошенных от ужаса лицах: новости о пришельцах и ходячих мертвецах, очевидно, никому из них не сулили добра. И случайно оказавшийся в этом средоточии страха и подозрительности всхлипывающий Пьюл, с зеленой физиономии которого сползали зловонные ленты пропитанных химикатами бинтов, предсказуемо вызвал переполох.
Какая-то женщина с визгом наставила на него указующий перст, и к ней не замедлили присоединиться другие прохожие. Люди оборачивались и замирали, в изумлении провожая Пьюла испуганным взглядом, а он даже не замечал этих признаков нарастающей паники. Лишь оторвав глаза от газеты, алхимик сообразил, что его принимают за нечто кошмарное. Правда, ни сам Пьюл, ни перепуганные обыватели, с воплями тыкавшие в него пальцами, не имели понятия, кем или чем он им представляется. Может, это и есть пришелец? Ходячий мертвец? Сразу и то и другое? Кто бы разобрался… Но обычным человеком это нечто однозначно не являлось.
— Оно убегает! — взвыл мужчина в жилете, который был ему мал на несколько размеров. Этот вопль моментально подхватила вся улица, и бегство Пьюла обратилось веским доводом в пользу мнения, что он действительно тот, за кого его принимают.
Пьюл с трудом удержал равновесие, избавляясь на бегу от газеты и повязок. Будь у него возможность швырнуть в этих людей бомбу, заставить умолкнуть одних и дать остальным реальный повод для испуганных воплей, он бы так и сделал. Но они накинулись бы на Пьюла прежде, чем метательный снаряд показался бы из коробки, и впридачу лишили бы его удовольствия продемонстрировать свое приобретение Нарбондо.