Несметное число медных телескопов буравило пустые — не считая, понятное дело, звездных скоплений и поднявшегося полумесяца — небеса. Кто-то закричал, указывая пальцем-двумя на белесый ломтик луны, но что бы ни привлекло внимание зевак, оно мигом исчезло. По-видимому, нечто, коротко чиркнув по светлому лику спутника Земли, сразу же кануло во тьму. Парсонс объявил эту загадку происками летучей мыши, чья привычка искать пропитание в ночное время суток объяснялась поразительно действенной системой пищеварения. Дирижабль все не показывался.
Парсонсу искренне хотелось, чтобы зеваки разошлись по домам. Крики, песни и всеобщее пьянство отвлекали его пытливый ум и, разумеется, не играли никакой роли в событии подобного масштаба. Присутствие этих людей было вызвано лишь дурацким кривлянием проповедника-шарлатана, чьи апокалиптические откровения толкнули целый миллион лондонцев на этот нелепый исход. Старику место в сумасшедшем доме. Вот он стоит, уперев ногу в спину коленопреклоненного собрата по вере. Почти все, что бы Шилох ни выкрикивал в ночной воздух, терялось в общей какофонии, и Парсонсу не удавалось уловить ни единой стройной мысли. Те немногие фразы, что долетали до него через луг, являли собой бессмысленную мешанину адского пламени, трубящих ангелов, божественных мстителей и — послушайте только! — существ, явившихся со звезд. Это последнее в более спокойных обстоятельствах еще могло бы привлечь интерес Парсонса, но в остальном старик нес законченную чушь, и внимать его разглагольствованиям дольше десятка секунд было чрезвычайно утомительно.
Руки старого проповедника медленно поднялись над головой; в них для обозрения толпы был зажат какой-то куб. Было слишком темно, несмотря на разбросанные по зеленым склонам тлеющие костры, чтобы Парсонс мог подробно рассмотреть, что там. Некая священная реликвия, не иначе. Люди сгрудились вокруг проповедника, внимая его болтовне. Звездное небо и далекие огни Лондона, подмигивавшие и мерцавшие на равнине внизу, объяснимо наделяли ночь мистическим духом.
Проповедник продолжал увещевать толпу. Кто-то ответил ему воплем — согласия, видимо. И тут зазвучали, нарастая, новые возгласы. Руки вздернулись вверх, указывая в небеса. Шум, нарастая, превратился во всеобщий рев, крик бессчетного количества глоток. Телескопы развернулись, нацеливаясь на крохотную светящуюся точку, по широкой дуге стремящуюся вниз, к Хиту, и делавшуюся все ярче. Суматоха уступила место благоговейному молчанию, нарушенному выкриком проповедника:
— А имя сей звезде, — возопил он, — Полынь![49]
Не успел отзвучать последний слог, как за грозным предупреждением последовал истошный визг: проповедник слетел с подставленных ему спин. Куб, который он удерживал над головой, пролетел по воздуху несколько футов и был подхвачен бегущей фигурой в широкополой шляпе, которая рванулась прочь, расталкивая людей, как бильярдные шары, и с маниакальной одержимостью помчалась туда, где перед собравшимися учеными стоял Парсонс.
— Что это такое, черт возьми? — вскрикнул Парсонс. Возглас этот равно относился к любой из двух упомянутых загадок: к несущемуся сюда светящемуся шару и к непрерывно бубнящему что-то душевнобольному с искаженной ужасом физиономией, который уставился на сжимаемый в руках предмет, подскочил с протяжным воем и остановился, шатаясь, в каких-то десяти футах от собрания членов Королевской академии. Там странный тип в широкополой шляпе оцепенел, уставившись на содержимое куба как на предателя. Парсон разглядел теперь, что куб изготовлен из прозрачного материала и содержит какой-то беспокойно щелкающий предмет. Губы завладевшего им человека двигались, беззвучно лопоча. С рыдающим вздохом, будто испытав при виде странного куба сильнейшее разочарование, не постигавшее его вот уже многие годы, безумец швырнул свою добычу оземь и побрел прочь, никем не преследуемый. Ведь присные старого проповедника заодно с ним самим безотрывно и с растущим изумлением следили лишь за удивительным объектом в небе — светящимся овальным кораблем, который прибыл сюда с далеких звезд.
Парсонс заморгал. Взглянул на удалявшегося безумца. Взглянул на приближавшийся звездный корабль. Взглянул, опустив глаза, на полусгнивший зубастый череп бурого цвета, который подкатился к его ногам и, замерев там, воззрился на ученого провалами пустых глазниц.
— Да какого же, в самом деле… — пробормотал Парсонс.