Толпа позади них заволновалась, заохала. Сент-Ив обернулся к дирижаблю, ожидая узреть некое объяснение волнению этих людей, но аэростат просто стоял на лугу — там, где и приземлился, безмолвный и темный, в окружении академиков, царапающих в своих блокнотах с оглядкой на настойчивого капитана, который держал изрыгающего угрозы Парсонса за шиворот.
Новая волна криков — все тычут вперед пальцами, указывая на что-то. Этим «чем-то» оказался сидевший в кресле мертвец, вдруг пришедший в движение. Он немного поерзал на месте, выпрямил спину; кулаки его сжались; воздух со свистом втянулся сквозь сжатые зубы. Капитан отпустил Парсонса, который умолк и тоже выпучился на мертвеца. Тот поднялся, потянув за собою веревки, запутавшиеся в пружинах кресла. Ящик он поднял с колен и почти с благоговейной осторожностью держал на отлете.
— Господи помилуй… — выдохнул Кракен. Джек стоял, онемев. Мертвец прошаркал вперед, неся ящик Кибла.
— Гомункул! — шепнул Сент-Ив. Рядом согласно кивнул Годелл, успевший спрятать пистолет. В левой руке он держал оксигенатор Сент-Ива, в правой сжимал полу плаща Пьюла. Студент-алхимик и убийца в одном лице сидел рядом, обмякнув так, словно был набит тряпками, рот безвольно приоткрыт. Его глаза, как и тысячи других, были прикованы к развернувшемуся на лугу Хампстед-Хита безмолвному представлению.
Оживший труп двигался прямо на Парсонса, который отступил на шаг, внезапно пожалев, что успел избавиться от истлевшей головы, которая досталась ему ранее. Что, если мертвец потребует ее? Или вручит Парсонсу другой непостижимый предмет? Бога ради, что там такое, в этом ящике?
Впрочем, труп без задержки прошествовал мимо него, направляясь прямо к гондоле дирижабля — туда, где стоял поскрипывавший на ветру Бердлип. Лишь капитану Пауэрсу хватило духу последовать за ним. Парсонс не вымолвил ни слова ему в упрек. Капитан остановился поодаль от удивительной пары, вновь слыша знакомый требовательный голос, бормотавший что-то в недрах ящика Кибла, несомого мертвецом.
Доктор Бердлип, кажется, внезапно встряхнулся. Те, что стояли в первых рядах, ахнули в голос. Был ли то ветер? Прихоть лунного света? Бердлип выпустил из пальцев рукояти штурвала — те самые, которые держал уже пятнадцать лет, ни на миг не разжимая хватки. Костяные пальцы задергали сгнившие шкоты, крепившие его к гондоле, и те осыпались. Бердлип развернулся и направился вперед к маленькой, откидывающейся на петлях дверце со ступеньками. Пламя взвилось и затанцевало. Парсонс откровенно разинул рот. Сент-Ив едва дышал. Годелл стоял, пораженный. Капитан Пауэрс вежливо кивнул скелету доктора Бердлипа, затем вдруг нагнулся и поднял что-то с пола гондолы. Сент-Ив точно знал, что это, а Бердлип явно не нуждался ни в чем, кроме протянутого ему ящика, лишившись которого живой труп со сломанной шеей на глазах поник, едва ли не сдулся и, слегка пошатываясь, заковылял обратно, к облюбованному им мягкому креслу, будто испытывал сильнейшее головокружение и вот-вот мог упасть. Парсонс последовал было за ним, заинтригованный природой ожившего трупа; в свою очередь тот уставился на академика и защелкал нижней челюстью, словно выловленный морской угорь.
— Говори, парень! — вскричал физиолог.
Но мертвец лишь грузно осел в кресле, где и застыл, труп трупом.
Бердлип сошел с дирижабля на траву Хампстед-Хита слегка неуверенными, скованными шагами, держа Киблов ящик. Череп чуть сбился на сторону, словно выражая растерянность или замешательство. Гробовое молчание вдруг прервалось жутким всхлипом: Уиллис Пьюл, застав врасплох потрясенного Годелла, рывком вывернулся из своего плаща и кинулся бежать к Бердлипу, ловко уклонившись от сокрушительного удара, который попытался обрушить на него доблестный капитан. Но Пьюл, видимо, не собирался ничего красть. Все рациональные цели и мотивы отпали; бормоча о гибели, в безумном и алчном стремлении разорвать этот скучный мир на куски он жаждал только смертей и разрушения.
Мгновение — и он выхватил ящик у Бердлипа, который зашатался, стоя на траве, словно вдруг обессилел. Пьюл воздел ящик над головой и обрушил на землю — угодив на камень, искусная работа Кибла разлетелась вдребезги. Покрытая резьбой крышка упорхнула в остолбеневшую толпу. Десять тысяч ртов широко открылись при виде того, как из-под обломков ящика выбрался маленький человечек — легендарный гомункул — и, покинув наконец свою темницу, смог размять крошечные ноги, обретя под ними землю. Даже учитывая шляпу, росту в нем было никак не более восьми дюймов.