Сент-Ив почти ничего не знал о Годелле, который являлся прежде всего другом капитана Пауэрса, и похоже, с весьма недавних пор. И все же он оказался глубоко вовлечен в историю с Нарбондо и Дрейком, хотя в причинах этой вовлеченности Сент-Иву не удавалось до конца разобраться. Если на то пошло, как сам капитан Пауэрс оказался так плотно в нее замешан? Зачем Нарбондо ошивался возле табачной лавки, если его и вправду там видели? Правда, он мог — только зачем? — наблюдать за домом Кибла по совету, скажем, того же Келсо Дрейка. Сплошная путаница. Сент-Ив мечтал поскорее вернуться в Харрогейт к своим приборам и с головой окунуться в вопросы физики и астрономии, консультируясь с уравновешенным, образованным Хасбро. Он почти обонял ароматы стальной стружки и горячего масла мастерской Питера Холла, коренастого дорчестерского кузнеца, который занимался постройкой клепаного корпуса космического корабли. В Лондоне слишком многое отвлекало, чертовски настойчиво требуя внимания.
Как раз нынче вечером пришло письмо из Королевской академии. По причине осведомленности Сент-Ива о полете Бердлипа и его дружбы с необщительным Уильямом Киблом он удостоился приглашения поучаствовать в нескольких исследовательских программах, включая изучение поразительного дирижабля Бердлипа, который был замечен над Датским проливом, высоко в разреженном воздухе стратосферы; аппарат сворачивал к Исландии, выходя на курс, способный вновь провести его над Лондоном. В Рейкьявике готовились экспедиции на шарах. Были причины предполагать, что дирижабль готовится к резкому снижению или даже к приземлению в течение ближайших недель. Аппарат мог — кто знал наверняка? — просто рухнуть на лондонские крыши, как спущенный аэростат.
Специфические знания профессора могли бы оказаться полезны. И разве он не знаком с игрушечных дел мастером Киблом? Не согласился бы он, к примеру, использовать свое влияние… Настоящее давление. Ему предлагалась сделка. Условия такие: Сент-Иву следовало бросить свою работу, запереть лабораторию и отправить Хасбро отдыхать в Скарборо. Взамен Королевская академия проморгается от невежества и научных предрассудков, протрет наконец очки и согласится рассматривать Сент-Ива не как эксцентричного сумасшедшего, а как коллегу.
Почему человеку не дадут просто заниматься своим делом? Почему он вечно встает кому-то поперек горла? Кто все эти люди, и по какому праву они претендуют на его время? Натуральное беззаконие. Ответ прозрачен, как уайтфраерский хрусталь, однако и дня не проходит без письма о какой-либо новой тайне, жалобе или просьбе, без какого-нибудь хамоватого типа в высоченной шляпе, подглядывающего за тобой в окно, без какого-то давно пропавшего Кракена, который выныривает вдруг из переулка и крадет не поддающиеся описанию безделушки у твоего друга в самую дождливую и бездарную из вообразимых ночей, — во имя всего святого, что подобная ночь могла забыть в гостях у весны?
Вода нитками сверкающих бус лилась с полей фетровой шляпы Сент-Ива; вымокший плащ, вконец отяжелев, напомнил ему о стальных кольчугах. И когда уже стало казаться, что ливень берет паузу, а тени глубоких дверных проемов начинают сгущаться, проступая из пелены тумана, прогремел трескучий удар, молния озарила крыши и обратила в бегство силы, пытавшиеся усмирить непогоду. Ветер, предвещавший сокрушительный ливень с беззвездных небес, настоящий потоп, рванул вдоль улицы, хлопая полами плаща Сент-Ива и заставляя его хозяина трястись от озноба. Двое мужчин вжались в дверной проем погруженного в темноту дома, где их были бессильны достать и ветер, и влага.
— Убийственная ночь, — мрачно высказался Сент-Ив.
— М-мм, — отозвался его спутник.
— Что же, по-вашему, стащил Кракен? — спросил Сент-Ив. — Конечно, это совсем не мое дело, хотя закрадывается подозрение, что скоро оно станет моим. Просто капитан выглядел настолько… подавленным случившимся. Таким я его еще не видел.
Годелл молча закурил; и табак, и трубка, и спички чудесным образом оставались сухими. Сент-Ив даже не попытался проверить свои. Когда-нибудь — после успешного старта звездного корабля — он обязательно разработает способ сохранять курительные принадлежности в сухости даже при самой адской погоде. Тогда в его жизни возникнет хоть какая-то определенность, некая константа, поколебать которую не сумеют все силы природы и хаоса.
— Я не слишком понимаю, как вам удается сохранять табак и спички сухими, — посетовал Сент-Ив, — но мои размокли вконец.