Нарбондо сделал быстрый выпад лопатой, но Кракен отбил лезвие рукой и, взвыв от боли, затрусил прочь от пианино. Горбун рванулся было за ним, но покачнулся и едва не упал; когда же он изготовился к новому броску, жертва оставила попытки завладеть ящиком и, юркнув за дверь, коридором бежала к лестнице. Нарбондо бросился вслед, но с раздосадованным видом замер на пороге: Кракен уже несся вниз гигантскими прыжками, спеша обрести свободу погруженной во тьму улицы.
Обернувшись, горбатый доктор увидел, как стоящий на четвереньках Пьюл пытается заслонить дорогу прыгавшему по полу, невнятно шамкавшему черепу, явно вознамерившемуся врезаться лбом в стену. Подавая советы, рядом переминался с ноги на ногу Шилох.
— Прочь с дороги! — рявкнул Нарбондо, проносясь мимо обоих сразу и одним взмахом лопаты отправляя голову в ловко подставленный Пьюлом стеклянный сосуд. Едва Джоанна Сауткотт оказалась внутри, завывающий от ужаса проповедник, не глядя, сдернул с книжной полки обширный том и прихлопнул им квадратную горловину сосуда — опасаясь, вероятно, что взбудораженный оживлением череп тут же выскочит наружу, чтобы продолжить свое неуемное путешествие по дубовым половицам.
Потом старик опустился на стул и, хрипя от изнеможения, принялся баюкать на коленях обретенное сокровище. Он скорбно озирал кучу разрозненных костей под столом: какие-то мгновения они, соединенные вместе, сулили грандиозный успех его проповедям. С помощью восставшей из гроба матери Шилох встряхнул бы все население Лондона. Паства новообращенных стекалась бы к нему тучными стадами. Глаза королей и герцогов открылись бы истине его веры. Двери казначейств и сокровищниц распахнулись бы перед ним! И вот результат — полный крах всех упований.
Хотя, с другой стороны… Размышляя, Шилох уставился на голову в сосуде: рот ее беззвучно двигался. Джоанна так и останется безмолвна, если только не подавать в горло воздух… скажем, по принципу волынки. Чем же, однако, могла обернуться уловка с голосом, звучащим из-за кулис? Это смахивает на богохульство фабриковать словеса, произносимые священном реликвией, но труды никак нельзя прерывать на полдороге. Надо продолжать любой ценой! Матушка первая настояла бы на этом. Шилоху почудилось, что она кивает из-за стекла, выражая одобрение.
Встав, он направился к двери. Беседуя вполголоса, Нарбондо и Пьюл стояли у выходившего во двор окна, но, уловив намерение Шилоха, последовали за ним.
— Все бесполезно, — сокрушенно вымолвил Нарбондо, заслоняя собою дверь перед вымотанным переживаниями проповедником. — Я проделал все, что было в моих силах. Никто из ныне живущих не достиг бы большего. А будь у меня ящик, кто знает, каких высот воскрешения мы могли бы достичь… Так где же он?
Старик уставил в него пронзительный гневный взгляд:
— Шутить изволишь? Ты умышленно превратил все в балаган. Просто назло мне. Из мерзкой злобы, и только! Я более ничего тебе не должен и ничего не скажу. Слышишь? Ничего!
— Тогда умри, — ответил доктор, извлекая револьвер из кармана. — Отбери у него голову! — прикрикнул он на Пьюла.
— Стой! — крикнул Шилох. — Спешить некуда, сын мой. Возможно, мы могли бы прийти к соглашению… Скажем, двадцать пять обращенных — как возмещение причиненного нынче ночью вреда?
— Да я прилажу ее черепушку на карпа! Или приживлю свинье, так будет даже лучше, и стану показывать в цирке… Забери у него голову! — махнул он револьвером, косясь на Пьюла.
Шилох не сводил с горбуна пристального взгляда.
— Ты не оставляешь мне выбора, — сказал он.
С готовностью кивнув, Нарбондо возвел очи к небу:
— Совершенно верно. Никакого выбора, ни малейшего. Да у меня просто руки чешутся застрелить тебя и превратить в познавательный аттракцион бродячего шапито! Где ящик, я спрашиваю?
— На борту дирижабля доктора Бердлипа. Нелл Оулсби вручила ему ящик в ночь убийства брата. Вот тебе ящик, будь он неладен! Много тебе в том проку? Когда дирижабль…
Но Нарбондо уже развернулся к Шилоху спиной и, почесывая подбородок, в задумчивости удалился к окну.
— Ну конечно, где же еще… — бормотал он.
— Я еще не закончил! — возмутился проповедник и тут словно бы впервые заметил присутствие Уиллиса Пьюла. Смолк, с удивлением всматриваясь в рябое, неестественно бледное лицо ассистента Нарбондо.
— Воистину, сын мой, — заговорил он, пресытившись наконец этим зрелищем, — ужасающее состояние твоего облика для меня — что открытая книга, и страницы ее повествуют о жизни, исполненной греховности. Но возрадуйся, ибо еще не слишком поздно! Ибо…