Но Уильям Кибл так и не показался; этим сумрачным утром в туман, завивавшийся вокруг уличных фонарей, вышли Джек и Дороти — рука об руку, они шагали, щелкая каблуками по камням мостовой. Под локтем свободной руки Джек держал шкатулку.
Нелл выглянула поверх плеча капитана.
— Все бы отдала, только бы их окликнуть, — тихо произнесла она. — Или выбежать за дверь и, встав на пороге, прошептать его имя…
Нелл смотрела, как пара удаляется по Споуд-стрит и скрывается за поворотом, и еще с минуту простояла, погруженная в раздумья.
— Полагаю, Джек возненавидел меня, — наконец произнесла она, — после того, что произошло.
— Думаю, могу приятно вас удивить, — возразил капитан, беря Нелл за руку. — Джеку известно, какие причуды судьбы привели отца к его бесславному концу. Смерть Оулсби была далеко не самым худшим из всего, что тогда случилось, и Джек не вырос бы тем юношей, каким я его знаю, будь он слеп относительно причин, толкнувших вас на тот давний поступок.
Нелл молчала, не отводя взгляда от двери дома Киблов. Годелл старательно делал вид, что увлечен возней с трубкой и не слышит разговора, шедшего в трех-четырех футах от него. Не выдержав, капитан шлепнул ладонью по искусственной ноге:
— Всему свое время, таково мое правило. Сперва мы нанесем визит этому горбатому костоправу, повеселимся от души. И уж потом настанет время потрудиться.
И он вернулся к прилавку и к Годеллу, указывая на какую-то деталь во «внутреннем дворе» готового наброска и нашаривая свою остывшую трубку.
Сент-Джеймс-сквер сонно покоилась в тумане и холоде, вальяжно дожидаясь окончательного рассеивания ночных сумерек. Но туман так и провисел все утро, время от времени рассекаемый слабыми лучами солнца — почти сразу тускнея и истончаясь, они не успевали разогнать ночные тени и быстро обращались в бегство, отринув все надежды на успех. Копыта впряженных в кэбы лошадей неспешно стучали вдоль Пэлл-Мэлл; бледные призраки экипажей вплывали в тусклый ореол уличных фонарей и вновь исчезали в тумане, так и не успев толком материализоваться.
Человек в шляпе высотой с печную трубу стоял в темноте того самого переулка, где Билл Кракен некогда поймал отброшенную Сент-Ивом сигару. Цилиндр криво сидел на окровавленной повязке вокруг его головы, грозя свалиться в любой момент прямо в грязь мостовой. Билли Динер зевнул, решив, что все-таки рискнет зайти в таверну во дворе напротив и по-быстрому промочить горло. В такой денек девчонка наружу и носа не высунет, не говоря уже об общем непостоянстве ее рабочего распорядка. Очень даже вероятно, что Динеру предстоит еще пару часов напрасно проторчать на этом углу, ответить на расспросы констебля и быть отправленным восвояси.
Но что, если Динер свернет удочки, а вот девица сохранит верность расписанию и выйдет в четверг пораньше? Время поджимало, а Дрейк не расположен прощать лишние осечки. Возвращение из Харрогейта без вожделенного ящика едва не стоило ему… Динер даже не догадывался чего. Лучше об этом не думать. Время потихоньку истекало, а с ним и терпение Дрейка. Пинта темного может и подождать. В любом случае часа через два она придется куда более кстати.
Далекие колокола отгудели одиннадцать. Из сгустившегося тумана, в тенетах которого растворилось даже дерево в центре площади, неожиданно донеслись чьи-то шаги. Приближались две смутно различимые тени. Билли Динер прищурился, вглядываясь в серый сумрак. Она!
Но кто это с нею, ее парень? Этого Динер никак не ожидал.
Что еще неожиданнее, искомая вещица была у него при себе — тот самый ящик, Динер узнал его даже в полутьме! В его сознании вспыхнуло яркое видение: возникшая над ним темная фигура с обмотанным бинтами лицом, занесенный над головою железный прут… Ворюга, сбежавший с его ящиком! И вот теперь этот гад здесь — явился вернуть неправедно захваченный трофей.
Вот они, две влюбленные пташки, плечо к плечу.
Взвесив в правой руке оплетенную кожей дубинку, Динер шагнул из тени следом за неторопливо идущей и беспечно болтающей парочкой, поймал девушку за руку и, дернув ее к себе, обрушил свое орудие на голову Джека. И победно фыркнул: не ожидавшая такого подвоха жертва срубленным деревом повалилась на мостовую лицом вниз.
Дороти вскрикнула, когда протянувшаяся из тени рука внезапно схватила ее, затем вскрикнула вновь, откликаясь на гулкий удар тяжелой дубинки и падение Джека на мостовую. Впрочем, этот второй возглас мгновенно оказался заглушен грубой ладонью. Девушка впилась в нее зубами и, наугад дернув ногой, всадила каблук в голень напавшего на них человека, уже выкручивавшего ей руку. И в этот момент женщина, тянувшая через площадь веселую стайку детей, оглушительно завизжала; она стояла, широко распахнув рот и тыча в Динера пальцем, а дети жались к ней в испуге — не столько при виде Дороти, которую тащили в переулок, или Джека, замертво лежавшего на мостовой, сколько от воплей перепуганной матери. Издали стали доноситься и другие вскрики и визги: один вопль ужаса запускал другой, и вот общий ор уже питал себя сам.