— Куда это вы?
Я, пораженный, повернулся к Дину.
— Ты слышал, что она сказала?
Дин просто обалдел. Продолжая медленно ехать вперед, он только приговаривал:
— Да, я слышал, что она сказала. Я прекрасно слышал, черт меня возьми! Вот те раз… вот те на… Не знаю, что же делать? Мне так чудно, так радостно в этом утреннем мире. Наконец-то мы добрались до рая. Там должно быть так же прохладно и чудесно, там не может быть по-другому.
— Ну что ж, давай вернемся за ними, — предложил я.
— Да, — сказал Дин, продолжая ехать вперед со скоростью пять миль в час. Сбитый с толку, он не знал, нужно ли поступать так, как он привык в Америке, или нет.
— Мы встретим еще очень много таких же на дороге…
Тем не менее он описал дугу и поехал навстречу девушкам. Они шли в поле работать, они улыбались нам. Дин уставился на них немигающими глазами.
— Черт! — бормотал он. — Просто невероятно, до чего хорошо! Девушки, девушки! И знаешь, Сол, это просто замечательно, что как раз сейчас, когда я в таком настроении, я могу заглядывать в дома, мимо которых мы проезжаем, и смотреть, смотреть… Дверей-то, по сути, здесь нет: видно, что делается внутри. Я вижу соломенные подстилки и смуглых ребятишек… Кто спит, а кто только начинает потягиваться, в сонном мозгу зарождаются мысли, и сознание возвращается, а матери тем временем готовят им завтрак в чугунных горшках. Я заглядываю за ставни и смотрю на стариков, а их старики так невозмутимы, так величественны, так бесстрастны. Им чужда подозрительность. Они невозмутимы, они смотрят на тебя честными карими глазами и не говорят ничего, только смотрят, и взгляд этот полон человечности, она затаена, но она тут. Вспомни идиотские рассказы о Мексике, об одураченных иностранцах, и прочую дребедень, вспомни глупости, которые рассказывают о мексиканцах… А на самом деле люди здесь честны и добры и никого пальцем не тронут. Поразительно просто!
Дитя проезжих дорог с их нечестивыми делами, он как будто впервые видел мир. Он склонился над рулем, смотрел по сторонам и медленно катил вперед. Выезжая из Сабинас Идальго, мы остановились набрать бензина. Местные фермеры в соломенных шляпах, с закрученными усами, толпились возле допотопных колонок и ворчливо подшучивали друг над другом. Подальше в поле работал старик, хлыстом подгоняя ослика. Поднявшееся солнце ясным светом озаряло чистые, извечные дела людей.
Мы продолжали путь к Монтеррею. Высокие горы со снежными шапками громоздились перед нами, мы летели прямо на них. Горный проход расширился, он вился по ущелью, уходя ввысь, вместе с ним уносились ввысь и мы. Через несколько минут пустыня, поросшая пахучим кустарником, осталась позади. Подул прохладный ветерок, мы поднимались вверх по дороге, отгороженной от пропасти каменной стеной, на скалах известкой было крупно выведено имя президента — Алеман. На этой дороге мы не встретили ни души, она бежала, извиваясь среди облаков, и вывела нас на плато на вершине. Разместившийся на этом плато большой промышленный город Монтеррей слал клубы дыма в синее небо, которое затягивали облака, поднявшиеся с залива и разрисовавшие купол дня стадами барашков. Въезд в Монтеррей меж бесконечных высоких заводских стен был бы совсем похож на въезд в Детройт, если бы не ослики, греющиеся тут же на траве; если бы не тесно понастроенные городские дома, у дверей которых околачивались пронырливые хипстеры, а из окон высовывались проститутки; если бы не диковинные, неизвестно чем торгующие магазинчики; если бы не похожая на гонконгскую толпа, заполнявшая узкие тротуарчики.
— Уа-ууу! — вопил Дин. — И к тому же еще такое солнце! Да ты понял ли мексиканское солнце, Сол? Оно опьяняет. У-уффф! Я хочу ехать дальше и дальше. Это не я веду машину, а дорога ведет меня.
Мы заикнулись было, что хорошо бы остановиться и посмотреть, чем нас может порадовать Монтеррей, но оказалось, что Дину обязательно нужно срочно ехать в Мехико, кроме того, он считал, что дорога будет все интереснее и интереснее, особенно впереди, всегда впереди. Он вел машину как одержимый, ни минуты не отдыхая. Мы со Стэном совершенно раскисли и уступили ему, нам необходимо было вздремнуть. Выехали из Монтеррея, я огляделся и увидел за Старым Монтерреем две остроконечные вершины, громадные, таинственные, одинаковые, как близнецы. Туда-то и уходили преступники.