- Иваныч, да вы что? Белены объелись? Хотите на меня труп повесить? Это довольно-таки некрасиво с вашей стороны. Я с чистым сердцем, наплевав на все возможные неприятности, летел к вам на помощь, а вы мне такой пряник с повидлом. Спасибо, не ожидал такой благодарности.
- Да подожди ты пороть ерунду. Когда вы влетели, ты видел, где и в каком состоянии находился Макс?
- Ну.
- Сиськи мну. Как по-твоему, мог он стрелять?
- Нет, конечно.
- А где в это время был я?
- Хм, лежали на полу, лицом в тазике, а сверху на вашей спине отдыхал труп.
- Может быть, стрелял кто-то из этих сволочей?
- Исключено, они всецело были поглощены увлекательнейшим действием умерщвлением моей персоны. Да и время для внутренних разборок явно неподходящее.
- Что же тогда получается?
- Не знаю. Если это не вы, значит, сам Господь пришел мне на помощь, отвел руку убийцы и покарал злодея. А если серьезно, то я ничего не понимаю. Может быть, дядя Женя сумеет пролить свет на эту жгучую тайну?
Тельфером я подтащил Старкова поближе и, развернув к нам лицом, пожурил:
- Ты зачем стрелял в своего холопа, негодник?
- Ни в кого я не стрелял. Надеюсь, вы нас доставите в прокуратуру?
- К этому вопросу мы вернемся несколько позже. В данное время мне важно уточнить, кто застрелил твоего Леху.
- Да не знаю я, мне показалось, что стреляли сверху, со стороны ворот.
- А это не мог быть кто-то из твоих дружков? Соратников по рэкету или приятелей по разборкам?
- Нет, разборки так не делаются, я вас послушал и могу сказать, что и сам толком не могу объяснить случившееся.
- Кто из твоих ублюдков имел на тебя зуб?
- Если по-серьезному, то Серый, он метил на мое место, но он же поехал к тебе на хату, значит, стрелок не он.
- Поехал ко мне на хату, - задумчиво повторил я. - Поехал и до сих пор не вернулся. Выехали они в десять двадцать, даже немного раньше. Сейчас четверть двенадцатого. Времени более чем достаточно. На дорогу туда и обратно уходит меньше получаса. Еще им потребовалось минут пять, чтобы забрать деньги. Итого - тридцать пять минут. Где они? - От предчувствия непоправимой беды сердце сжалось, превращаясь в холодную и колючую ледышку. Свирепея, я приказал: - Звони своему Серому, узнай, как дела, и немедленно вызывай его сюда. Только помни - одно твое неверное слово, и ты уляжешься рядом со своим Лехой. Я не шучу, и это ты должен знать априори. Где твой сотовый?
- В нагрудном кармане, но как я буду набирать, у меня же руки задраны.
- Пусть это тебя не тревожит, - доставая телефон, успокоил его Медов, наберу я, а разговаривать будешь ты.
После непродолжительных манипуляций и долгого ожидания ответа Серега растерянно развел руками, всем своим видом показывая, что и рад бы, да не дают. По мере этого тоскливого ожидания я непроизвольно покрывался потом.
- Не отвечает он, Иваныч. Что будем делать?
- Вы оставайтесь здесь, а я рвану к себе. Падаль, где мои документы? двинув Евгеше под зад, заорал я.
- Да там все, в столе лежит, не выбросил же я их. И пистолетик там...
Договорить я ему не дал, потому что уже открывал стол, а еще через мгновение, садясь в машину, предупредил мужиков:
- Только осторожнее, гниль эта хоть и жидкая, но опасная. Подтяни их повыше. И дождитесь меня, чего бы это ни стоило.
Просемафорив стоящему на дороге "ЗИЛу", я вышел на трассу и, наплевав на отсутствие бокового стекла, дал полный газ, так что домой домчался меньше чем за десять минут. Буквально на ходу выскочив из машины, я кастрированным орангутангом ворвался в темный тамбур подъезда.
- Костя?! - тихо и внятно окликнул меня незнакомый, дрожащий голос. Это ты? Костя, наконец-то! - От избытка чувств баба больно впилась в плечо.
- Отстань, курва! - с трудом отдирая ее цепкую лапку, выругался я. Некогда мне. Отлипни, шалава. Что тебе надо? Кто ты такая?
- Господи, Костя, да я же это, я. - С трудом сдерживая рыдания, она крепко обняла меня за плечи. - Не узнал, что же такое творится? Я это, Костя, твоя Милка.
Дальше последовали каскад слез и километры соплей. Вытирая всю эту обильно изливающуюся жидкость, я не знал, что говорить, и за неимением лучшего глупо спросил:
- Как дела?
- Хо-хо-рош-о, - заикаясь, ответила она. - Теперь хорошо.
- Ты почему здесь?
- Тебя жду.
- Почему на улице?
- Страшно.
- Пойдем домой.
Она молча кивнула, пропуская меня вперед. Возле двери также молча, с каким-то внутренним напряжением протянула ключи. В квартиру я вошел первым и сразу, уже в передней, увидел чудовищный беспорядок: разбитое зеркало, перевернутую банкетку, разбросанные туфли и оторванные дверцы шкафа. Прикрыв дверь, Милка перестала реветь и вжалась в угол, вроде намереваясь оставаться там вечно. Оценив ее состояние, я пришел к выводу, что лучше сейчас ее не трогать. Не разуваясь, я прошел в большую комнату. Отбитая крышка бара валялась под столом. Те немногие бутылки, что оставались от моих перманентных возлияний, частью перебитые, были безжалостно свалены на пол вперемешку с черными осколками стеклянного дна бара, еще недавно служившего мне тайником. Сам тайник был безобразно пуст.
В спальне моим глазам предстала аналогичная картина. Супружеские кровати тестя, на которых мы имели счастье почивать, были грубо раздвинуты, а сама постель о подушками, одеялами и простынями варварски разодрана и перекручена. Меховая джинсовая куртка, штаны и нижнее мужское белье беспорядочными комками валялись возле двери. Видимо, Милку пытались насиловать. Почему пытались?.. От этой жуткой мысли черная волна ярости захлестнула разум. Помимо своей воли, я застонал глухо и утробно, по-звериному. Чтобы как-то уравновесить рассудок, я влетел в кабинет. Кажется, Милка выполнила мой наказ, подготовила-таки мне большой новогодний презент. Серый лежал на спине под елкой, причем совершенно голый. Лежал привольно, нежась на ковре, словно на пляже, широко раскинув руки и ноги, безобразно демонстрируя свое рыжее хозяйство. Открыв темный провал рта, он удивленно таращился на меня единственным голубым глазом. На месте второго я констатировал черную дырочку, из которой еще скудно сочилась его поганая кровь. Одной ногой он упирался в елочную бочку, а головой - в книжный шкаф, стекло которого было прошито пулей и забрызгано высохшей уже кровью. Козырный подарочек, ничего не попишешь.
Тихо притворив дверь кабинета, я подошел к жене. Кажется, за все это время она не пошевелилась. Так и стояла немым изваянием, ко всему безучастная. Крепко прижав к себе холодное тело, я поднял ее на руки и отнес на кухню. Слава богу, хоть сюда не добрались мерзавцы. Не выпуская ее из рук и не зажигая света, я осторожно сел на диван. Горячими, потрескавшимися губами дотронулся до ее виска и чуть слышно шепнул:
- Это сделала ты?
- Да.
- Ну и ладно.
- Что - ладно?! Что - ладно?! Я человека убила, - вновь в нервном ознобе затряслась она. - Понимаешь, я убийца! Что мне теперь делать?
Сунув свой мокрый, холодный нос мне под мышку, она зашлась в истерике, а я тупо соображал, пытаясь найти выход из этой заведомо глухой ситуации. Несмотря на недавний ужас близкой смерти, там, в гараже, мне было легче. По крайней мере, проще и понятней.
- Костя, ты не подумай, - вдруг жарко, неистово заговорила она, - у него ничего не получилось, понимаешь, ничего! Он только зря старался ничего у него не вышло.
- Ну и хорошо. Прости, это я во всем виноват. Ты спи, малыш, ни о чем не думай, я все постараюсь уладить сам.
- Плохо мне, Костя, будто бы меня в самом деле изнасиловали. Не знаю, когда это пройдет. Костя, мы с тобой живем почти год, а я ни разу тебя не спросила: ты любишь меня?
- Конечно, дуреха, - несмотря на неуместность вопроса, живо согласился я.
- Я знаю, но только ты ни разу мне этого не говорил. А жалко, но я на тебя не обижаюсь, видно, такой ты уродился. И все же я очень, очень тебя люблю. Принеси чего-нибудь выпить.