По воскресным дням будущий писатель посещал Никитский женский монастырь. Московское коммерческое училище находилось в самом центре Москвы, на Остоженке. От Остоженки до Никитской улицы было недалеко. Однажды Гончаров встретил в церкви… самого Александра Сергеевича Пушкина! Ему в то время было 16–17 лет, и он уже начал читать стихи великого поэта. «Пушкина я видел впервые… в Москве в церкви Никитского монастыря. Я только что начинал вчитываться в него и смотрел на него более с любопытством, чем с другим чувством».[72] Пушкину суждено будет занять в жизни Гончарова совершенно особое место. Поэт сразу стал его кумиром, предметом внимательнейшего изучения, благоговейного почитания. Знакомство с творчеством великого поэта, пожалуй, было главным в образовании Гончарова в этот период его жизни. Уже в 1874 году он вспоминал об этом времени: «Имя Пушкина… запрещали в школах». В это время Гончаров, как известно, «читал все, что попадалось под руку, и писал сам непрестанно».[73] В основном «под руку попадались» авторы отошедшего XVIII века: В. А. Озеров,[74] М. М. Херасков,[75] Г. Р. Державин, И. И. Дмитриев,[76] Н. М. Карамзин… «И вдруг Пушкин! Я узнал его с «Онегина», который выходил тогда периодически, отдельными главами. Боже мой! Какой свет, какая волшебная даль открылась вдруг, и какие правды — и поэзии, и вообще жизни, притом современной, понятной, — хлынули из этого источника, и с каким блеском, в каких звуках! Какая школа изящества, вкуса, для впечатлительной натуры!» Может быть, именно произведения Пушкина натолкнули юношу Гончарова на мысль о писательстве. В Коммерческом училище юноша начал задумываться об этом, зачитываясь произведениями не только Пушкина, но и современных европейских авторов, в особенности французских. Это было «повальное чтение, без присмотра, без руководства и без всякой, конечно, критики и даже порядка и последовательности…». В училище он прочёл многое из В. Гюго, Э. Сю,[77] А. Дюма, Н. М. Карамзина, В. А. Жуковского… Всё это, по его собственному признанию, «не могло не подействовать на усиленное развитие фантазии, и без того слишком живой от природы».
Романист нигде не говорит о своём восприятии событий 1825 года. И это естественно: в то время ему было всего 13 лет, и слухи о восстании на Сенатской площади могли лишь глухо дойти до него через стены Коммерческого училища. Между тем наступила новая эпоха, в которую он втягивался постепенно, но плотно. Император Николай Павлович (1796–1855) правил Россией тридцать лет, с 1825 по 1855 год. Фигура и нравственный облик государя впечатляли не только современников, но и потомков. Философ Владимир Соловьёв через сорок лет после смерти Николая Павловича написал: «Могучий Самодержец, которого сегодня благочестиво поминает Русское царство, не был только олицетворением нашей внешней силы. Если бы он был только этим, то его слава не пережила бы Севастополя. Но за суровыми чертами грозного властителя, резко выступавшими по требованию государственной необходимости (или того, что считалась за такую необходимость), в Императоре Николае Павловиче таилось ясное понимание высшей правды и христианского идеала, поднимавшее его над уровнем не только тогдашнего, но и теперешнего общественного сознания». Мемуаристы и историки отмечают в облике царя прежде всего рыцарственность. Это был последний рыцарь-государь в Европе. Рыцарство его заключалось в безусловной и мощной защите христианских ценностей. Его нравственное влияние, его роль хранителя не только православной России, но и христианской «дореволюционной» Европы нельзя было не оценить. Ученик Гончарова поэт Аполлон Майков преклонялся перед личностью государя и посвятил ему стихотворение:
77
Сю Эжен (1804–1857) — французский писатель, представитель школы «неистовых романтиков». В 1832 г. Гончаров опубликовал в журнале «Телескоп» свой перевод II и III глав из пятой книги его романа «Атар-Гюль».