– Готова, – чуть помедлив, растерянно ответила она.
– Ну вот и замечательно. Скажи-ка мне, не слышала ли ты прошлой ночью шума подъехавшей машины, которая бы остановилась возле дома?
– Нет, Игорь Степаныч, чего не слышала, того не слышала, врать не стану. А сплю-то я вон как чутко, мыша и того услышу.
– Не замечала ли ты, что в последнее время вокруг ее дома крутятся какие-то подозрительные люди?
– Тоже ничего путного сказать не могу. Чужих не видала, а свои к ней частенько заглядывали. Да ты сам у них спроси. Как кому совет дельный потребуется или еще что, так все к ней и бегут. А куда больше-то? Она у нас самая грамотная была. Ох ты господи, беда-то какая!
Я слишком хорошо думал, когда рассчитывал попасть домой к обеду. Отпустили меня только в конце рабочего дня, когда я уже охрип, пересказывая одну и ту же историю каждому их следователю в отдельности, а потом и всем вместе взятым. На чем меня хотели подловить, я так и не понял, но подозреваю, что и сами они этого толком не знали. Теперь, надо полагать, и вызов в прокуратуру не за горами. Сам черт дернул меня свернуть на ту дорогу!
Только в девять часов вечера, отупевший, злой и голодный, я вернулся домой, и здесь меня ждал новый сюрприз. Сидел сюрприз на кухне, кушал с тестем водку и назывался Макс Ухов. Мое появление было отмечено восторгом и новой порцией спиртного, которое, как я полагаю, было извлечено из моего тайника.
– А мы с Максом тебя заждались, – лучезарно улыбаясь, сообщил тесть. – Собственно говоря, он пришел ко мне по делам, но после того, как мы их благополучно разрешили, он счел своим долгом тебя дождаться.
– И какие же могут быть дела между бравым омоновцем и старым алкоголиком? – пододвигаясь к столу, язвительно спросил я.
– Ну зачем ты так, Иваныч? – смущаясь, прогудел Ухов. – Товарищ полковник золотой человек. О нем до сих пор говорят только хорошее.
– Был бы он плохой – я бы у него не жил. Так в чем суть вашей сделки?
– Пришел проситься на работу. В фирму «Сокол».
– Тебя вытряхнули из органов?
– Нет, я по совместительству, – совсем стушевался Макс. – В свободное от работы время. Денег катастрофически не хватает, а браться за сомнительные дела не хочу.
– А ты уверен, что этот самый «Сокол» чист как голубь? Кстати, жив ли он вообще? Мне казалось, что после той театральной переделки от него останется только хвостовое оперение.
– Замолчи, Костя, не каркай! – истово и строго вмешался тесть. – Мой «Сокол» воспрял как Феникс и будет жить вечно.
– Ну и перо ему в задницу, – равнодушно заметил я. – Пусть летает. Ну ладно, вы тут бражничайте, а мне пора спать. Скоморох попу не товарищ.
– Вот-вот, я тоже так думаю. Иди отсюда, и чем скорей, тем лучше. Мы с Максом и без тебя отлично посидим. А то пришел тут, как с гвоздя сорвался…
Однако, несмотря на усталость, мне долго не удавалось уснуть. Из головы не шла убитая Мария Андреевна Крюкова. Почему? Этот вопрос не давал мне покоя. Кому понадобилась жизнь несчастной старухи? С какой целью ее убили? Ведь не просто так, из любви к искусству ей вывернули ногу и сломали пальцы. Значит, что-то хотели у нее выведать. А что? Что могла дать нищая учительница, которая и так, без понуждения все отдавала односельчанам? Чем она могла заинтересовать подонков? Может быть, ей было известно что-то такое, что им хотелось узнать? Эти вопросы не давали мне покоя несколько дней. Да так, что однажды утром, захватив небольшой гостинец, я прикатил в Белое и, притормозив возле дома бабы Любы, посигналил. Она словно ждала моего приезда. Сразу же вышла на крылечко и, нисколько не удивившись, пригласила зайти в дом.
– Да ты не бойся, собаки у меня нет! – дребезжаще рассмеялась она. – Самой жрать нечего, где уж тут собаку держать. А ты что прикатил-то?
– Да вот, гостинец тебе привез, – протягивая скромный пакет, усмехнулся я.
– А кто ты такой, чтоб я у тебя гостинцы брала? – удивилась бабулька и, насупившись, отрезала: – Проживем без подачек. Говори, зачем приехал.
– Помянуть Марию Андреевну. Вот и еды захватил.
– Ну тогда другое дело. Это по-людски. Заходи в избу, только разувайся, а то вы, городские, в чем по улице – в том и по горнице.
Отворив дверь, она подтолкнула меня в темные, пахнущие травами сени, а потом и в избу. Внутри дом был перегорожен на две части. Та часть, куда я попал, очевидно, была большая. Здесь, кроме внушительной печки, разместились буфет, стол с табуретками и металлическая кровать, аккуратно застеленная солдатским покрывалом.
– Седай, – указав мне на табурет, приказала баба Люба. – Погодь малость, я насчет закуски распоряжусь.
– Не беспокойтесь, там в пакете все есть, – попытался я удержать захлопотавшую старуху.
– Что там есть? – презрительно фыркнула она. – Огурцы там есть? Или грибочки маринованные? А может быть, настойка самоличного моего приготовления? Молчи уж!
Подхватив миски, банки и баночки, еще раз смерив меня пренебрежительным взглядом, она хлопнула дверью и умчалась в погреб.
«Хорошо-то как! – подумал я, слушая деревенскую тишину и вдыхая незагазованный воздух. – И чего это люди в города лезут? От добра добра ищут? Променять эдакую благодать на сумасшествие городской суеты! Глупые люди! И что…»
Мягкий удар по затылку сразу привел меня в чувство. Сгруппировавшись, я отлетел в угол и принял стойку, с удивлением при этом отмечая отсутствие противника.
– Ты что это в угол забился? – входя, поинтересовалась бабулька. – И кулаки вытаращил, ровно как со мной биться хочешь? Батюшки, а уж не ты ли Маньку-то… Я тебя в дом, а ты… ты Маньку…
– Баба Люба! Не я, успокойтесь! – предвидя, что за этим может последовать, взмолился я. – Мне показалось, что, пока вас не было, кто-то ударил меня по голове.
– Господи, а я-то уж не на шутку напугалась, – все понимая, вздохнула хозяйка. – Васька на тебя с печки прыгнул, а ты уж и того… Ну и мужик нынче пошел! Ну ладно, давай к столу, будем поминать Маньку, мою лучшую подружку.
Сноровисто накрыв на стол, она налила по стопочке вишневой настойки и всплакнула: – Чтоб тому ироду вечно гореть синим пламенем!..
– Какому ироду? – между прочим спросил я.
– Да кабы знать. Эх! За тебя, Маня, земля тебе пухом! – Старушка выпила, утерла слезы и спросила: – Так ты чего приехал-то?
– Хотел я, баба Люба, тебя поподробнее о ней расспросить.
– А тебе-то зачем? Ты ведь ее живую не знал.
– Не знал, это правда, но мне кажется, что она была прекрасным человеком. Я бы хотел отомстить за ее смерть и помочь найти ее убийцу или убийц.
– Хорошее дело, да только где ты их найдешь?
– Как ты думаешь, на что они могли позариться? Ведь просто так не убивают.
– Да не на что там было зариться. Что со старухи возьмешь? Старый зипун да на язык типун. Ничего у нее такого не было. Вот только книжки ее хреновые, а кому они нужны? Нечего у Маньки было взять, да никогда и не было. За что убили, сама не знаю. Видно, просто так, за доброту их вечную.
– Кого вы подразумеваете под словом «их»?
– Кого-кого, Крюковых, конечно. Отца-то, Андрея Алексеевича, войной убило, за русский народ, значит, голову положил. Это тебе что, не доброта разве? А про отца его, Манькиного деда Алексея Михайловича, я вообще молчу.
– Зачем же молчать, я с удовольствием тебя выслушаю.
– Тогда давай уж спервоначала помянем весь их крюковский род. Теперь-то от них никого не осталось… – разливая наливку, опять всплакнула баба Люба. – Была еще у них Зойка, шустрая такая вертихвостка, так та вскоре после войны в город подобралась, а потом и вообще в Москве окопалась. Так мы ее и видели. Только письма иногда посылала, а в восьмидесятом аккурат за границу укатила. Но она не их породы, не крюковской, нерусская какая-то. Ну давай, Константин, за Крюковых. – Мелкими глоточками опростав стопарик, она закусила конфеткой и продолжила свой рассказ: – Дед, Алексей Михайлович, говорят, настоящей русской души был человек. Не побоялся один против пяти вооруженных бандитов встать. Ты церкву нашу видел?