– Отец Никодим, – негромко, через губу подозвала она толстопузого попа или как он там у них называется, – этих двоих накажи розгами. А, Константин Иванович, не ждала вас так рано, – заметив меня, поспешила она к машине. – Прошу вас, пройдемте внутрь. Здесь ужасная пыль и дурные запахи. Отец Никодим, я передумала, оставь отроков, скажи, что Бог им их прегрешение простил. И вот что: на сегодня, я думаю, достаточно, езжайте обедать, а остаток дня проведете в мастерских.
– Как вам угодно, матушка, – послушно ответил поп.
– Добры вы к ним безмерно, – ехидно заметил я.
– Мне тоже так кажется, – усмехнувшись, ответила она. – Пойдемте.
Через дворовые ворота мы прошли в церковь. Здесь тоже кипела работа. Все стены храма уже были расписаны фресками, и теперь усердные богомазы корпели над потолочными сюжетами. Три бородатых мужика, лежа на спинах, с длинноногих козел прямо у меня на глазах творили чудо – серый обшарпанный свод мановением их кистей оживал, превращаясь из мрачного и угрюмого в нечто радостное и светлое.
– Нравится? – как-то насмешливо спросила распорядительница фонда.
– Нравится, – лаконично отозвался я. – А вам разве нет?
– Да так, в пределах средней паршивости. Мазилы второсортные, а хорошие художники дорого просят. Алексеюшка! – негромко окликнула она богомазов. – Где вы там?
– Ась? Здесь мы, Светлана Сергеевна, – отозвалась всклокоченная волосатая голова, свесившаяся вниз. – Что-то не так?
– Пойдет. Спускайтесь, на сегодня все, ступайте с богом.
– Вы сама доброта, совсем их разбалуете.
– В то время как вы осматриваете церковь, им незачем здесь находиться. Пойдемте в ризницу, а то здесь краской пахнет, не переношу!
В ризнице все, за исключением застекленного окна, оставалось таким, каким было в день моего тайного визита. Озираясь по сторонам, я с любопытством первооткрывателя осматривал помещение и вещи, находящиеся там.
– Константин Иванович, очнитесь, – протягивая мне несколько листов стандартной бумаги, развеселилась Светлана. – Вот портреты, кажется, получилось сносно. Я смогла уловить в нем главное – его характер, а это удается не часто. Посмотрите.
С плотного белого листа на меня пронзительно и настороженно смотрел тридцатилетний дядя. Острые черные глаза хищными зверьками притаились по обе стороны тонкого горбатого носа, крылья которого резко расширялись у основания. Впалые щеки рельефно вырисовывали выпирающие скулы, а подбородок как-то терялся под непомерно губастым ртом. Высокий его лоб не могла скрыть даже летняя шапочка с козырьком. Что и говорить, художником Светлана оказалась отменным, это я понял, когда посмотрел на остальные варианты. Под каким бы углом я ни разглядывал этого типуса, всегда он смотрел на меня вроде бы безразлично, иногда с ухмылкой, но с одинаковой внутренней настороженностью, одинаковой скрытой энергией, готовой взорваться в любой момент. Он был острый и мгновенный, как укол шпаги, как удар скорпиона, и честное слово – мне не хотелось, чтобы мы оказались врагами.
– Ну и как вам мое творчество? – любуясь моей реакцией, спросила Лютова. – Не правда ли, запоминающийся тип? Я бы не отказалась очутиться с ним в постели.
– Колоритная личность, – более сдержанно и скромно выразился я. – Простите меня за нескромный вопрос: а вы не пробовали с ним заговорить?
– Пробовала, я так и спросила: какого, мол, черта ты здесь шляешься? Но ответить мне он даже не удосужился, посмотрел на меня, как на кучку дерьма, и подался восвояси.
– Ладно, – сворачивая рисунки, закрыл я тему. – Теперь займемся подвалом. Где расположена дверь, ведущая в него?
– Так вот же, прямо перед вами.
– Солидная дверца, – с уважением потрогал я знакомое дерево. – Никак, дубовая?
– А черт ее знает, но, наверное, крепкая.
– Что и говорить, – поцокал я языком, – умели раньше строить. Светлана Сергеевна, когда вы ее открывали, торчал ли из скважины ключ?
– Нет, да и с какой стати ему торчать? Они сделали свое дело, разобрали потайную кладку, похитили мое добро и спокойно удалились, не забыв закрыть дверь на ключ. Не понимаю только, зачем они оставили сумку с инструментами?
– Ну, на этот вопрос может быть, как минимум, два ответа. Во-первых, просто позабыли второпях, а во-вторых, они могли быть настолько тяжело загружены, что лишнюю ношу нести были не в состоянии.
– Боже мой, неужели там было так много?! Мерзавцы!
– Да, плохие люди. Но давайте посмотрим эту самую сумку, наверняка там окажется что-то любопытное.
Десять минут перед лицом Светланы я с удивленными возгласами ковырялся в своем барахле, негодуя на изворотливость грабителей и восхищаясь хитромудростью их инструмента. А потом, достав запасной фонарик, предложил ей отомкнуть дверь и сопроводить меня в подвал. Не скажу, чтоб очень охотно, но она согласилась.
– Только смотрите, без глупостей, – строго предупредила она, спускаясь следом. – Не забывайтесь, все-таки мы в церкви.
– Господи, о чем это вы? – спрыгивая с последней крутой ступеньки, галантно протянул я ей руку. – Я и думать ни о чем таком не думал, а вы вот заставили. Так что можно считать, что инициатива исходит от вас. А вообще-то не волнуйтесь, пыльный церковный подвал – не лучшее место для любовных утех. Что такое?! – невольно воскликнул я, когда увидел, что вековая пыль подвала, равно как и бочоночные доски исчезли. – Вы здесь прибирались?
– Конечно, терпеть не могу беспорядка в любых его проявлениях. Я заставила нашего глухонемого послушника, и он все здесь почистил. Но почему вы об этом спросили? – в свою очередь удивилась она и после некоторой паузы осторожно добавила: – У меня создается такое впечатление, что вы здесь уже однажды бывали.
– Вы удивительно прозорливы, – глядя в открытую пасть подземелья, натянуто засмеялся я. – А кто же, по-вашему, вскрыл пол подвала, вытащил древние иконы? Конечно же Константин Иванович Гончаров! Только вот ума не приложу, как мне ими распорядиться, да так, чтоб было и выгодно, и безопасно. И вообще, зачем я согласился на просьбу мадам Лютовой – содействовать в поисках того антиквариата, который уже давно лежит в моем фамильном склепе?
– Для того чтобы отвести глаза и снять с себя подозрения.
– А разве вы меня подозревали, мадам?
– Ладно, перестаньте паясничать и полезайте. – Зябко передернувшись, она нервно хохотнула. – Поскорее там все осмотрите и мигом возвращайтесь назад, а то мне что-то не по себе вдруг сделалось. Озноб какой-то непонятный! Полезайте!
– Э, милая, да ты, никак, за дурака меня держишь! – стоялым жеребцом заржал я. – Нет, дорогуша, так у нас дело не пойдет. Один в эту дырку я не полезу! Только с тобою вместе, причем вас, как даму, пропускаю вперед.
– Вы в своем уме?
– Не только в своем, но и в трезвом. Только после вас!
– Я туда не полезу, – брезгливо показывая пальцем на ниспадающие ступени, решительно заявила она и отступила на шаг.
– Тогда я начинаю думать, что вы затеяли какую-то игру, которая может плохо для вас кончиться. Теперь мне понятно, зачем вы отпустили свою неразумную паству.
– Не говорите глупости. Мне в самом деле стало не по себе. Зачем я вам там?
– Кто-то должен держать фонарик, пока я буду производить осмотр, – зыбко аргументировал я свое требование.
– А вы, оказывается, банальный трусишка. Борис мне говорил о вас совсем другое. Ладно, пошли, бесстрашный сыщик Гончаров.
Подвернув брючины и отобрав у меня фонарик, она отважно пошла вниз.
– Стареем, – пробурчал я, не так решительно спускаясь следом.
В корявом известняковом коридоре идти вторым необыкновенно трудно. Ни черта не видно, потому как свет загораживает ее спина и передвигаться приходится на ощупь. Спотыкаясь на неровностях, я то и дело натыкался то на заскорузлые стены, то на ее крепкую и аппетитную задницу, что было куда как приятнее. И пахло от нее волнующе, хорошими духами и полынью, а может, наоборот, но почему-то вскоре мои запинания и натыкания заметно участились, и этого факта не заметить она не могла.