– Можем ли мы ей помочь? – пытливо глядя ему в глаза, спросил я.
– Помочь можно всем, – неопределенно и горестно ответил он. – Неплохо бы только знать, кому помогаешь и зачем.
– Помочь невиновному человеку, которого намеренно подставили. Кстати сказать, вашего покорного слугу хотели упрятать точно таким же макаром.
– Так-то оно так, но все равно потребуются некоторые издержки.
– Думаю, что за этим дело не станет, – хватаясь за телефон, облегченно заверил я.
– Погоди, а чего ты так о ней печешься? Она тебе кто? Жена? Любовница?
– Она наш клиент, и об этом стоит помнить не только мне, но и вам.
– Ты все-таки взялся тащить то церковное дело?
– Да, и я его добью, – накручивая диск, уверенно ответил я.
– Если не добьют тебя.
Отец Никодим оказался дома, чему я был несказанно рад, впрочем, и он тоже. После немногословных приветствий я спросил, как обстоят дела с матушкой.
– Не так хорошо, как хотелось бы. Вы обещали…
– Да, поэтому ждем вас сегодня после обеда у себя дома, – оборвал я его и, положив трубку, обратился к полковнику: – Вы сегодня после обеда располагаете некоторым временем?
– По-моему, ты уже все сказал вместо меня. В два часа я буду дома.
– Ну вот и отлично. Это на тот случай, если я вдруг задержусь.
Клара Оттовна Старикова сегодня немного припозднилась. Я успел выдуть две чашки чаю, прежде чем эта миловидная особа дала о себе знать.
– Валентина Николаевна, немедленно уберите мусор от подъезда и прогоните шелудивых собак, что разлеглись на ступеньках, – зычно и требовательно заявила она о своем приходе. – Совсем распустились. Не гостиница, а горьковская ночлежка. Чтобы через пять минут был полный порядок, в противном случае сниму энный процент с заработной платы. За исполнением я прослежу сама.
Выдав начальственный гневный нагоняй, она наконец вошла в приемную, и мое присутствие если ее и обрадовало, то виду она не подала.
– А, это вы? – стремительно проходя в кабинет, промежду прочим заметила она и хотела закрыть за собой дверь, но в последний момент передумала и предложила войти. – Доброе утро, господин Гончаров, извините за мою несдержанность. Вы, вероятно, все слышали, но честное слово – уже сил нет ругаться с моими неряхами.
– Не извиняйтесь, я совершенно вас понимаю. Русская баба, она такое существо! Пока ее носом в грязь не ткнешь, она пальцем о палец не ударит.
– Не иронизируйте, это действительно так. В грязи зачаты, в грязи и живут.
– А вы сами? – чувствуя, как снизу к горлу поднимается зеленая злость, непринужденно спросил я.
– Что я сама? – удивилась она, не понимая вопроса.
– Сами-то позабыли, в каком свинарнике были зачаты?
– Ну знаете ли… – зашлась она от гнева и, еще не решив, как со мной поступить, резко села в свое кресло. – Где вы воспитывались?
– В интернате для дефективных детей. Наши воспитатели любили говорить, что мы зачаты в грязи и в пьянстве. Наверное, после этого я не люблю, когда мне об этом напоминают.
– Не могу понять, говорите вы серьезно или в очередной раз шутите?
– Не вижу особой разницы. А тем более вы-то оскорбили всерьез.
– Кого? – искренне удивилась она.
– Да ту же русскую бабу, каковой, кстати сказать, являетесь сами.
Закусив губу, она помолчала, соображая, не выгнать ли меня вон, пока наконец не нашла единственно верного решения.
– А ведь вы правы, – принужденно улыбнувшись, признала она.
– А я всегда прав.
– Но мусор от двери все равно убирать нужно.
– Нисколько в этом не сомневаюсь, но только не унижая достоинство.
– Согласна, – закуривая, подвела она итог драчке. – А вы ко мне по какому поводу?
– Хотел задать вам ряд вопросов. Нет ли вестей от вашей французской мамы?
– Нет, как уехала со своим ненаглядным, так словно в воду канула. Но я не удивляюсь. Письмами она меня никогда не баловала. Одно-два в год, не больше.
– Понятно. Клара Оттовна, слышал я, что в вашей гостинице есть некоторый хитрый номер, который находится под вашим личным контролем. Это правда?
– Если вы имеете в виду какую-то потаенную комнату времен Людовика XIV, то я в первый раз о такой слышу.
– Нет, речь идет о резервной комнате под номером ноль.
– Она не находится под моим личным контролем, просто мы ее держим до последнего на случай приезда какого-то экстренного клиента.
– И пять дней тому назад ее занимал именно такой экстренный гость?
– Это вы о ком говорите?
– О том человеке, который в этом номере проживал. Причем проживал без прописки, а по единому вашему велению, что является грубейшим нарушением.
– Ах, вы о том типе, – сразу вспомнила Клара и схватилась за голову.
– Да, о нем. Кто он такой, как его фамилия и где он проживает?
– Господин Гончаров, ну откуда же мне знать.
– А что, вы так вот просто можете лично вручить ключ от номера человеку с улицы, даже не посмотрев его паспорт или в крайнем случае какое-то удостоверение? Не кажется вам это немного странным?
– Да нет же, все гораздо проще. Поселить этого мрачного субъекта меня попросила мать, что я и сделала. Она за него платила и держала ответ.
– Взгляните, пожалуйста, – показал я портрет, – это он?
– Вне всякого сомнения, такого ни с кем не опутаешь.
– Тогда объясните мне, почему он продолжал проживать некоторое время уже после того, как ваша драгоценная матушка выехала?
– Все очень просто – так было ею уплачено за номер. Как видите, ларчик открывается просто. И если это все, что вы хотели от меня узнать, то…
– …то позвольте вам выйти вон? Я правильно вас понял? – спросил я и угрожающе добавил: – Ну что ж, до скорого свидания, уважаемая Клара Оттовна.
Выйдя на крыльцо, я убедился, что здесь приказ начальника – закон для подчиненных. Валентина Николаевна усердно сметала жухлую листву и старательно утрамбовывала ее в ведра. Блохастые собаки, имевшие несчастье заниматься утренним туалетом возле входа, видимо обидевшись, отбыли в неизвестном направлении.
– Бог в помощь, Валентина Николаевна подходя ближе, поздоровался я с уборщицей. Однако строга у вас начальница.
– А как же, порядок должен быть во всем, – охотно отозвалась она. – А я что-то сегодня расклеилась, совсем забыла крылечко подмести, вот и получила.
– Всяко бывает, не расстраивайтесь. Валентина Николаевна, вы помните, как здесь проживала супружеская пожилая чета из Франции?
– А как же не помнить, вежливые и обходительные люди, по-русски хорошо понимают, как же не помнить? Яков Иосифович мне несколько раз мороженое покупал. Хорошие люди, не чета нашим.
– А не подскажете мне, когда и как они съехали?
– Отчего же не сказать – скажу, я как раз улицу здесь мела. А было это утром пять дней назад. За ними пришло такси. Они погрузились и уехали.
– Их кто-нибудь провожал или, может быть, сопровождал?
– Провожала их сама Клара Оттовна, а вещи им носил наш охранник Пашка.
– То есть они уехали одни?
– А то с кем же? Клара Оттовна сказала, что домой, на родину, через Москву направились.
Дом под номером 20 по Березовому бульвару ничем особенным не отличался. Шестую квартиру на втором этаже охраняла металлическая дверь, сквозь которую был хорошо слышен работающий телевизор. Однако на мои продолжительные и настойчивые звонки никакой реакции из шестой квартиры не последовало, зато из седьмой вышла молодая женщина и с любопытством спросила:
– Не отвечают?
– Не отвечают. А телевизор орет на полную катушку.
– Странно, пожилые люди, а такая беспечность. И вчера было то же самое.
– Что то же самое? – зацепился я вопросом.
– Вечером приходил какой-то мужчина и, как и вы, не мог дозвониться, хотя, как и сейчас, в квартире громко то пел, то говорил, то стрелял телевизор.
– Наверное, нужно вызывать милицию и ломать дверь, – выдвинул я предложение.